Страна Аки Каурисмяки

Было время, когда Аки Каурисмяки снимал фильмы один за другим, словно выстраивал в ряд стаканы на стойке бара. Без счета, уверенной рукой. Он едва успел занять место на шахматной доске европейского кино, как уже ему посвящали ретроспективные показы. Этим летом, когда вот уже два года от него нет никаких известий («Огни городской окраины, 2006»), он пишет нам из глубинки Финляндии. Наверняка из окрестностей своего города Карккила, где он открыл резиденцию Ойва в бывшем доме для престарелых рабочих: «Все эти дни я рыбачу или чиню свои старые мотоциклы, чтобы скоротать время, пока в соседнем лесу не вырастут грибы. А еще я продюссирую фильмы, чтобы помочь молодым». Режиссер держит паузу. Вот случай насладиться коллекцией его фильмов, которые будут показаны в эти дни в полном цвете на большом экране и войдут в DVD-бокс, который мы настоятельно рекомендовали бы приобрести. Фильмы этого гиганта финской меланхолии, как припев, повторяемый снова и снова, когда медленным и торжественным шагом зритель отправляется в затерянную и до странности знакомую страну. «Финляндия – далекая страна на задворках Европы», − как говорит Петер фон Баг, закадычный друг. Страна кино (или страна чистого кино), приглашение в путешествие по которой можно набросать несколькими штрихами.

Городские огни

Обычно все начинается так.

Одинокий мужчина уезжает из одного города в другой. Он движется с севера на юг, по направлению к столице. Конечно же, тому есть причина − приступ хандры или вспышка гнева − но неизменно абсурдная. «Они подохнут здесь или повесятся на юге», − говорит персонаж фильма «Ариэль».

Из фильма в фильм одна и та же неизменная дорога. Длинная и прямая, меж густых лесов. По ней проносятся в хромированной, черной или кремовой американской машине 50-х годов, зачастую это длинный, как пакетбот, «Кадиллак». Движения мало. Изредка попадаются навстречу другие автомобили. Округа пустынна. Но причина быстрой езды не в этом. А чего ждать? Путешествие как самоцель.

Кожаные сиденья, 12-вольтовая кофеварка рядом с прикуривателем, электрофоном или бакелитовым транзистором на пассажирском кресле, а иногда и пассажир в придачу, чтобы рассказывать небылицы,  потягивая из горла бутылки водку.

Дорога ведет в большой город, но на самом деле в него не въезжают. Территория кино Каурисмяки находится где-то между центром города и деревней. В заброшенной промышленной зоне пригородов, среди грубой и поэтической мощи фабрик и портовых строек на периферии современного мира, леденящего режиссерскую кровь. Через двадцать лет после первых фильмов пейзаж ни на йоту не изменился, улицы по-прежнему пустынны, трамваи ведут бесконечно одинокие и почти невидимые водители.

Стены облуплены, а внутри все покрашено в утонченные праздничные цвета. Если бы однажды Каурисмяки решил снять фильм заново, декорации остались бы прежними: «Сейчас у меня есть призрачная тень замысла, − пишет он нам, − которая может сгуститься и стать фильмом, но еще слишком рано об этом говорить. Цвета – голубой Мельвиля, желтый из «Безумного Пьеро» и красный цвет чайника [3] Одзу. Супермаркеты высятся, отбрасывая тень на вишневые деревья в цвету. Чириканье воробьев еле слышно сквозь столичный шум и гвалт».

Кто-то, где-то

Герои всегда заходят в бар, по-фински baari. Витрины почти пусты, но недостатка нет ни в чем.

Напряженно застыв за стойкой, хозяйка или официант, коротая время, курит сигарету (в фильмах Каурисмяки никогда не бывает зоны для некурящих).

Персонажи пьют пиво Koff, курят сигареты North State, которые прикуривают от огромных, словно электробритвы, зажигалок Zippo. Лучшие места расположены возле музыкального автомата или у окон, через которые просачивается меланхоличный свет, будто на картинах Эдварда Хоппера.

Зал почти всегда пуст, а разговоры предельно лаконичны. («Финны молчат на двух языках», − говорил Брехт).

Но от этого встречи не менее пронзительны.

Нелегкие времена, все ведет к чувству собственного достоинства, юмору, любви: у мужчин волосы уложены гелем Suave, а женщины смертельно бледны.

Мелодия счастья

Жизнь протекает под тоскливые и радостные песни («молодость ушла / горше мне уже не станет / я был счастлив...»), которые режиссер находит в своей коллекции виниловых пластинок. Страна Каурисмяки – страна рок-певцов с мягким голосом, например, Раули «Баддинга», «исполняющего песни Элвиса лучше самого Элвиса», и невероятных фолк-групп, разодетых как лорды, которых снимают, словно заслуженных звезд экрана.

А еще это королевство финского танго, в котором нет ничего аргентинского. Его демиургом является Олави Вирта, непревзойденный певец грусти скандинавского лета, неброского, как пришедшее вдруг счастье.

На опушке своей резиденции Ойва Каурисмяки устроил танцплощадку под открытым небом, куда деревенские жители приходят танцевать под полуночным солнцем. Когда его кино станет лишь далеким воспоминанием, люди будут помнить эту горячую и смелую защиту финского танго, которое режиссер поддерживает из глубины своего тихого пристанища: «В Аргентине, − пишет он, − танцоры выступают для публики, тогда как здесь – друг для друга, от сердца к сердцу. Многие годы Уругвай и Аргентина боролись за право называться  родиной Карлоса Гарделя, но недавно исследователи выяснили, что он был финским моряком, которого не захотела признать родная семья. Долгие годы ночами напролет он тихо распевал в саду под окнами мотивы своей страны, прежде чем ему пришлось отплыть. Легенда рассказывает, что на месте пролитых им слез вырос огромный дуб».

Перевод с французского:  Л. Тюрина, специально для сайта aki-kaurismaki.ru.