«Юха» - черно-белый сон наяву

Туманные объяснения.

Необычный собеседник этот Аки Каурисмяки...  В роскошном женевском отеле финн принимает лежа на диване в своем номере-люкс: «Я хотел бы продолжить лежа витать в облаках». Он совершенно серьезен, но на секунду забавляется этой ситуацией. «Можно сыграть в психоанализ, хотя... никогда не встречал настолько умного врача, чтобы мне захотелось попробовать. Предпочитаю хранить запас своих фантазмов в неприкосновенности. Если распылять их подобным образом, то точно свихнешься. В конце концов, кому нужна инструкция по применению?»

Его собственная инструкция не из простых. Все тринадцать фильмов – особые случаи, от сумасшедшего рок-н-ролла («Ленинградские ковбои») до трагикомедии («Вдаль уплывают облака»), режиссер отстранился от реальности, чтобы воссоздать свою собственную. Два года назад он утверждал, что закончил заниматься своим искусством. «Я всегда вру... (Вздох). Кино – это ложь. Хемингуэй говорил, что любовь – это зверь, и мы от нее умрем. Сложное утверждение. А я уверен, что истины не существует. Я понял это в возрасте трех лет. Как только перестал быть ребенком...». Он открывает глаза, делает саркастическую гримасу и заявляет: «У мира нет никакой надежды, если каждый не приложит все возможные усилия, выполняя свою работу. В моем понимании, кино – это просто хобби, которое, впрочем, я обожаю. Кто-то коллекционирует бабочек или собирает марки, а я снимаю фильмы». Он снова ложится, и повисает тишина...

Однако его расхолаживающий сарказм не касается его пристрастия. Это относится и к его последнему произведению. «Юха» доказывает всепоглощающую любовь к кино, выраженную так тонко, что ее можно не заметить. Намек на мелодрамы Дугласа Сирка скрыт в автомобильной решетке «Корвета». Афиша фильма Бунюэля в унылом баре посреди финской деревни. Надпись мелом на черной доске напоминает о Сэме Фуллере. «Их не вернуть, но это действительно способ сделать так, чтобы их дух продолжал жить в людских сердцах. Может быть... Мне очень хотелось к ним приблизиться». Он всегда использовал камеру, которая раньше принадлежала Ингмару Бергману. «Кроме символичности, это еще и хороший инструмент», − лаконично отмечает этот фанат кинопленки.

Немой черно-белый фильм – «потому что, если уж я хотел, чтобы он был немым, мне волей-неволей пришлось исключить цвет, чтобы не превращать все в абсолютный гротеск». В фильме «Юха» рассказывается простая история. Ослепленная проезжим соблазнителем скромная продавщица капусты Марья покидает мужа Юху. В городе любовник оказывается сутенером, делает ей ребенка и бросает ее. Муж затачивает топор, надевает костюм и отправляется совершать месть. Еще несколько набросков добавлены к дьявольскому треугольнику этих образов, вот и все, из чего состоит повествование. Приглушенная поэзия финского танго композитора Ансси Тинканмяки («Он еще больший перфекционист, чем я!» – говорит режиссер) подчеркивает меланхолическое настроение, также как мотив «Время вишен», неожиданно звучащий в фильме. Вдобавок к этому штрихи черного юмора, такие неожиданные и смачные, напоминают об абсурдности существования. «”Юха” – классическое произведение финской литературы, по-прежнему актуальное, − объясняет Каурисмяки. Современность, противопоставленная сельской жизни, приобретает в нем дьявольскую сущность. И я разделяю такое видение. К тому же я сам нашел убежище в деревне, где занимаюсь садоводством. Я родился в деревне и только потом отправился открывать мир, только потом меня ослепили города». Он немного приподнимается из горизонтального положения и роется в мыслях: «Я не считаю себя ни депрессивным типом, ни циником. Напротив, я самый обыкновенный человек. Немного измотанный, да, но в порядке». Широко улыбаясь, он поднимается окончательно: «Я законченный финн».

В поисках абсолюта.

 Только не верьте ему. Послушать его, так он – безнадежный случай, воздыхатель, вечно отшиваемый своей музой. «Я никогда не достигаю совершенства, попробую еще раз в следующем проекте, фильме, полном красок и диалогов. Другом, но по-прежнему абсолютно безнадежном. А затем я уйду на пенсию. Двадцать лет назад я пробовал написать роман (патетическая гримаса). Это было убого, ничтожно. Я его сжег. Теперь, с возрастом, я должен вновь взяться за эту задачу, в одиночестве. Работая над мемуарами, я вновь смогу пережить прошлое, в котором так хотел бы остаться. Знаете почему? Потому что».

Нужно ли ему верить? К сорока годам этот финн – кладезь необыкновенного опыта. В истории седьмого искусства его фильмы – это декларации независимости, манифесты сопротивления коммерческим махинам, которые в Хельсинки, как и повсюду в мире, заполнили кинотеатры. Аки Каурисмяки так стремился поделиться своей страстью к произведениям великих мастеров, что открыл кино-бар. В тот день, когда он понял, что этот кинозал посещает только его брат Мика, тоже режиссер, он закрыл его, а затем открыл вновь. «В основе моей работы прежде всего − упорство, вопреки всему. Я не знаю, выдержат ли дистанцию мои фильмы, это мы увидим... Я думаю, они не проживут слишком долго. Отсюда вы можете сделать вывод, насколько для меня отвратительна перспектива продолжать снимать. Мысль о творчестве меня ужасает, я не нахожу никакого утешения в этом безжалостном процессе. В любом случае, я никогда не буду удовлетворен... и было бы настоящей катастрофой однажды достичь цели».

Бесполезно с ним спорить. «Мне все отлично известно. В “Юхе” я вижу по меньшей мере четыре серьезных ошибки». Не надейтесь, что он расскажет какие именно. Со сдержанностью, присущей пессимистам, Аки Каурисмяки настолько убежден в собственных ошибках, что предпочитает держать их при себе.

Перевод с французского:  Л. Тюрина, специально для сайта aki-kaurismaki.ru