Долгий день и короткая ночь с Аки Каурисмяки

Вместо начала разговора Аки Каурисмяки молча протягивает нам припасенный подарок – книгу фотографий. Нам предложено полистать ее, пока он снимает тяжелое пальто, мрачно уточняет, есть ли оленина, и заказывает на аперитив белое вино. Атмосфера… Режиссер краем глаза наблюдает за нами, и мы не знаем, как нам реагировать: смеяться или трепетать от страха.

Странный презент – на фоне грязи, ржавчины, мертвых птиц и сорняков в книге (Le Pic femelle, «Самка дятла») портреты обычных людей, одиноко замерших в напряженных позах посреди сюрреалистического пейзажа оказавшихся на обочине прогресса деревень. Морозное небо давит им на плечи, они похожи на «каурисмякинских» персонажей, таких нелепых и красивых. Видимо, поэтому создатель «Гавра» и решил нам их показать, как бы говоря «добро пожаловать в Финляндию», в его Финляндию («а не в страну Nokia»), где он живет в крайней обособленности, вдали от современного мира, отвергшего его, вдали от городов, вдали от суеты. «Потому что реальность, – как он говорит, – превратилась в безумие».

Официант усаживает нас на краю террасы, где режиссер может курить и угрюмо созерцать короткие завитки дыма. Разговор не клеится. Каурисмяки цедит слова сквозь зубы, а дождь отчаянно стучит по навесу. День в Хельсинки выдался более чем ненастный – в полдень почти совсем темно.

Показ его фильма состоится завтра – достаточный повод для посещения столицы, где он практически не бывает, когда приезжает в Финляндию (шесть месяцев в году он проводит на своих виноградниках в Португалии). «Гавр» выходит в трех десятках копий по всей стране (рекорд за все время работы режиссера), где его ждут с большим нетерпением. Это первый фильм Каурисмяки за последние шесть лет.

Были времена, когда создатель «Человека без прошлого» наслаждался статусом самого быстрого режиссера в Европе («если не во всем мире»), снимая по фильму (а иногда и по два фильма) в год с воодушевлением ремесленника и невероятным упоением. Скорость уже не та; 54-летний режиссер, не принятый в школу кино за свой «цинизм», вновь оказался в плену уныния и апатии. Он постоянно повторяет, что готов снять свой последний фильм («Я не обманываю») и закончить профессиональную карьеру, «чтобы спокойно ждать начала грибного сезона и чинить старые мотоциклы». Желание уже не приходит к нему так легко. Чем быстрее становится ритм жизни в окружающем мире, тем медленнее живет он. Уже в самых первых своих фильмах в 1980-х годах он высмеивал и обличал слепое безумие либерализма и культ роста. Оружием его сопротивления всегда была инертность, мрачный юмор и сомнение. В своих фильмах он позволяет себе роскошь и удовольствие выдумывать мир, не подверженный изменениям.

В Гавре, где он начал съемки портовой трилогии с продолжением в Англии и Германии («а после – занавес!»), режиссер нашел квартал, уцелевший при бомбардировках и счастливо избежавший реконструкции в послевоенные годы. Он снял его с колоритом, обстановкой, популярными мелодиями и манерами другой эпохи, в духе «Набережной туманов», словно сердце и дыхание города сосредоточены сегодня здесь, в пережитках анклава рабочей солидарности. Для него этот ностальгический подход – некая форма «ирреализма», художественный ответ «вульгарному» реализму, требующему «принимать мир таким, какой он есть, и снимать городской пейзаж таким, каким он предстает перед нами».

«Снимать современные города немыслимо, – говорит он. – Они обезображены девелоперами, они изменились в один миг. Я уже ничего в них не узнаю. Хельсинки, например, раньше привлекал красотой крупных городов Восточной Европы, а сегодня он похож на новогоднюю елку. Снимать в нем я больше не могу. Тем более что, куда не поставишь камеру, в кадр обязательно попадет реклама какой-нибудь транснациональной корпорации. Невозможно!»

И в этом также его характер не изменился. Каурисмяки упрямый сторонник бойкота. За столиком он отказывается от предложенной воды, заявив, что компанию San Pellegrino приобрела Nestlé. «Это указано очень мелким шрифтом, конечно, но я абсолютный педант, от меня ничто не может ускользнуть. На покупки у меня уходит несколько часов, моя жена может свихнуться от этого – я читаю все этикетки через лупу».

Этой осенью для поддержки «Гавра» на североамериканском континенте по американским фестивалям разъезжал его актер Андре Вилмс. Каурисмяки отказывается приезжать в Америку. Он ни за что не согласится на проверку личности по антропометрическим данным и не позволит пограничной полиции снять свои отпечатки пальцев. В 2002 г. он отказался от приглашения на нью-йоркский фестиваль после того, как Аббасу Киаростами отказали в выдаче визы. «Если нынешнее правительство США не желает видеть у себя иранца, – писал он, – оно наверняка не пожелает видеть и финна. У нас даже нефти нет!» В том же коммюнике он рекомендовал Дональду Рамсфелду последовать его примеру и отправиться с ним в лес по грибы («это его успокоит»). А в самый разгар иракской войны он отказался от приглашения на церемонию вручения «Оскара»: «В тот момент, когда американское правительство готовит преступление против человечности, мы не настроены праздновать… Это просто моральный выбор, песчинка в масштабах безумного мира».

Во второй половине дня режиссер предложил прокатиться по улицам Хельсинки, которые он больше не снимает и на которые почти не смотрит. Здания сливаются за серой пеленой дождя. Продемонстрировав нам портативный алкотестер из черного металла, слегка напоминающий прибор золотого века КГБ, Аки Каурисмяки усаживает нас в свой старенький седан, на котором колесит по Европе с женой и собакой. В машине царит творческий беспорядок – кучи бумаг, пивные ящики, журналы, книги и диски или, скорее, кассеты, поскольку и в этом тоже техническая революция может подождать. Он включает в проигрывателе старую пленку, воспроизводящую со скрипом финские мелодии – не в меру романтичные, как он любит.

Звук на максимуме и эмоции налицо. Это песни его друга шансонье, который должен был сегодня вечером выступать по случаю премьеры «Гавра», но его не стало в этом году. В память о нем режиссер, возможно, выпустит сборник его песен. Издание дисков – одно из его увлечений. Он подарил нам один, кстати. Это финское танго. Каурисмяки – его неутомимый покровитель и вдохновленный теоретик. В отеле «Ойва» в Карккиле, принадлежавшем Каурисмяки, но недавно проданном («слишком много стресса»), была летняя танцевальная площадка под открытым небом. Карлос Гардель для него как отец: «Недавние исследования показали, что он был финским моряком, отвергнутым родной семьей. Долгие годы он ночами пел про себя напевы своей страны под окнами в саду, а потом ему пришлось уйти в море. Легенда гласит, что там, где падали его слезы, вырос большой дуб».

По дороге к кинотеатру, в котором состоится премьера «Гавра», мы пересекаем рабочий квартал Курви, где прошла молодость режиссера и где он работал почтальоном, что позволяло ему ходить в кино с трех часов дня до полуночи. В кварталах, удаленных от центра, было много кинотеатров. Туда ездили на трамвае. В «Савое» была фильмотека, где Каурисмяки с длинными волосами, зачесанными назад, как у Жана-Пьера Лео, которого он боготворил, устраивался всегда на первом ряду.

Он хранит светлые воспоминания об этих сеансах и всегда с удовольствием говорит о них, чтобы сохранить легенду. Правда ли, что там «дрались до крови за места в середине первого ряда»? Что какой-то болгарский фильм 1972 года вызвал дискуссию, продолжавшуюся четыре часа? Что однажды его чуть не забили до смерти за то, что он рассмеялся на показе фильма «Она носила желтую ленту»? «Именно так, – говорит он. – Хельсинки был городом, где очень серьезно относились к киноискусству. Там можно было посмотреть все что угодно: и шедевры Восточной Европы, и шедевры Годара или Брессона, у которых здесь был свой зритель, более верный и мотивированный, чем в их собственной стране».

Он долго поддерживал этот огонь: купил кинозалы в кварталах и первым делом выбросил из них все автоматы для попкорна. Он оборудовал кинозалы под помещениями баров, открытых им в центре города. Весной он планирует провести там неделю словацкого кино, но не испытывает особой радости по этому поводу. Авторское кино больше не приносит сборов. «Находить копии становится все труднее, –  жалуется он. – Мы с моей компанией Sputnik показывали самые разные фильмы в течение пятнадцати лет, но наши силы на исходе, мы содействовали раскрутке таких режиссеров как Альмодовар, но ничего не получили с этого. Когда все начинает работать, их продюсеры подписывают договора на прокат сразу по всей Скандинавии, и у нас не получается поучаствовать».

Ему остается фестиваль «Полуночное солнце» в Лапонии, по-прежнему имеющий феноменальный успех – его почетным гостем в этом году был Апичатпонг Вирасетакул. И его «бизнес», который он ведет со всей строгостью. В Каннах, как уверяет режиссер, он даже не успел ознакомиться со списком лауреатов, настолько был занят продажей своего фильма в рекордное количество стран. При подготовке показа своего фильма в Финляндии он успевает повсюду и даже сам измеряет вручную экран в мультиплексе, где премьера должна пройти с большой помпой (еще одна премьера пройдет одновременно в более непринужденной атмосфере в его собственном зале). Фильм почти везде будет показан в цифровом формате, хотя Каурисмяки и является последним из могикан, снимающих на пленку, для чего оборудовал монтажную комнату в своем доме в Карккиле. «Они все перешли на “цифру”, даже Джармуш, –  язвительно замечает он. – Жалкие людишки. Настоящие машины делают из металла, у них есть сердце, которое можно потрогать».

Через несколько часов, уже после показа, сотни рюмок и бокалов приготовлены в каждом из трех баров режиссера («Корона», «Москва» и «Дубровник»), где собралась публика. Перкуссионист из Африки, специально приглашенный Каурисмяки, развлекает посетителей в одном из залов рядом с портретом Ленина. «Я не политический режиссер, но я несу социальную ответственность. Я давно хотел снять фильм о положении нелегальных иммигрантов, хотя нас в Финляндии это касается меньше – нет людей настолько отчаявшихся, чтобы приехать сюда». Это его последние слова. Неоднократно заправившись пивом, он идет на улицу, где может спокойно покурить и передохнуть. Пританцовывая в ритме танго, в мягких лучах света «Дубровника» «друг для друга, сердце к сердцу».

Перевод с французского: С. Чистякова, специально для сайта aki-kaurismaki.ru