Дорогой Аки Каурисмяки, Ваш мечтательный нигилизм превратился в боевой клич

В конце концов, вся суть в ковре. В умении ухаживать за ним, смотреть на него, снимать его в кино. В этой игре нет никого лучше Вас.

Под Вашим взглядом он дрожит, живет, вытворяет вещи мыслимые и немыслимые, благовидные и не очень, может лезть на стену от восторга. Вы можете его приласкать своим дыханием, вернуть имя и благородный титул. Он для вас персонаж значимый и обязательный. 

Поэтика ковра — предмет, которому мы редко уделяем должное внимание. Сдаётся мне, зажав в руке стакан, Вы замечали это чаще многих. Алкоголь иногда хорош. Он помогает забыть всё то дурное, что исходит от людей и обратиться к неизменности вещей. Спору нет, не нужно себя накачивать сверх меры, так, только, чтоб легче было поглядеть на всё со стороны. И Вы знаете, дорогой Аки, сколько требуется, чтоб поведать о суровости мира, основательно расположившись на стуле.

И я ничуть не издеваюсь. Мне действительно очень нравится, как Вы снимаете ковры. Те, что на полу и те, что на стене. А ещё обеденные столы, алюминиевые пепельницы, неоновые вывески, меховые тапочки, пластиковые вазы. 

“Недвижные предметы, знакомы ль вам движения души, способны ль вы любить, душой к нам прилепиться?“ [1] - вопрошал Ламартин, романтический поэт, родившийся в Маконе.

Фильм прекрасен, как ведро селедки

Да, у Вас предметы наделены душой и благодаря им Вы повествуете о временах хмурых и дождливых, но в конце-то концов облака уплывают вдаль. Все кажется серым в Ваших историях о водке, сигаретах и маленьких людях, но под ковром во время уборки всегда найдутся россыпи солнечной пыли.

Пусть родились Вы не в Маконе, а в Ориматтиле, в Финляндии, но Вы тоже романтик. Мечущийся, нетрезвый, угрюмый, искренний, ворчливый, танцующий. Но Вы верите в это снова и снова. Верите в доброту, верите в улыбки, в пьянки, в протянутую руку. И «По ту сторону надежды», Ваш последний фильм, благодаря которому я с удовольствием пишу Вам, не будучи читаем Вами, исполнен слезами счастья и криками боли. Он прекрасен, как ведро селёдки.

Я из того поколения, которое открывало Вас по мере того, как Вы снимали свои фильмы. Память у меня дырявая, и не вспомню уже, после какого фильма у меня возникло желание броситься Вам в ноги. Это было не то в конце 80-х, не то в начале 90-х, не суть важно, но это был время, когда Америка пыжилась изо всех сил, а тут и там процветало независимое кино.

Честно говоря, не припомню удовольствия, столь же яркого, какое получил, увидев Ирис, Вашу «Девушку со спичечной фабрики», сражающуюся против акульих клыков мира, который хотел проглотить её, или, что было едче и забавней, Ваших ленинградских рокеров с напомаженными коками,  что высадились на земле ковбоев, дабы прикоснуться к обратной стороне звездной мечты. Сталлоне, Уиллис и Арнольд от этого так и не оправились. Я тоже.

Мудрость старого мудреца и свобода босяка

Когда на месте выжженного большими деньгами леса осталась лишь блестящая накипь, Ваш мечтательный нигилизм, спрятанный до времени на запасном пути, превратился в боевой клич, дарящий надежду.  Это редкость, когда человек Ваших лет испытывает желание почаще смотреть в окно и остаётся чувствителен ко всем бедам мира. Вам вот-вот шестьдесят и это могло бы подтолкнуть Вас к фатализму отставника, но нет. Мне даже кажется, что в Вашем взгляде всё больше задора.

Мало кого из режиссеров можно сразу, по одному плану, узнать. С ковром или без него. Что меня очаровывает, дорогой Аки, так это Ваше мастерство в передаче движения. Вы, кстати, настолько искусны, что оно, это движение, просто исчезает. Всё замирает. Навсегда. И алюминиевая пепельница, и ноги танцующих. И дверь туалета, и официант.

Ваш кадр расскажет всё, как страница романа Дос Пассоса, картина Брейгеля или стихотворение Бодлера. Тревеллинг — это дурость, панорамирование —  кретинизм. Эти ворчания - услада глаз. У Вас есть мудрость старого мудреца и свобода босяка. Прошу, оставайтесь таким же.

Искренне Ваш.

Перевод с французского:  Леонид Волков и Татьяна Романова, специально для сайта aki-kaurismaki.ru