на главную   интервью

Rainy day, dream away

Ханна Куусела  |  Voima  |  06.2011

Аки Каурисмяки рассказывает, почему начал представляться ирландцем

Вот я сижу и интервьюирую мужчину, который говорит, что наглухо закрыл рот на несколько лет из-за пары дерьмовых журналистов. К счастью, я, собственно говоря, не журналистка, думаю про себя. Хотя дерьмом всё же могу оказаться.

Сижу за диванным столиком в офисе режиссёра Аки Каурисмяки. Я вхожу в квоту для женщин-интервьюеров. Моя цель – быть не такой, как Питер фон Баг, которому Каурисмяки наговорил на целую книгу, или Янне Кууси, которому режиссёр открылся в недавнем документальном фильме «Богемный человек жив».

Я именно такая, кому, наверно, сложнее всего вытянуть из самого почитаемого режиссёра Финляндии что-нибудь интересное. Я совсем не считаю, что мужчины средних лет в восторге от лесбиянок, но есть одна тема, на которую я хотела бы поговорить с Каурисмяки. Это финскость.

Я родилась в 1982 году, когда Каурисмяки, кажется, знал, что такое финскость:

«Как же я люблю эту страну, её природу, её озёра и мрачную зиму! Какая разница, что здесь невозможно быть в покое. Что если пытаешься пройтись по улице, люди смотрят на тебя с любопытством, как индюки, просто потому, что твой рукав болтается чуть более свободно, или если хочешь спать, кто-нибудь обязательно выглядывает из-за кровати и спрашивает, всё ли у тебя хорошо. Кому какая разница, что здесь даже умереть спокойно нельзя. Что всё это означает, помимо того, что это нас объединяет? То, что в нас, подобно курицам, есть непобедимое желание научиться летать. Что у нас общий язык и культура, одним словом, общая душа, ради которой мы, в случае необходимости, готовы даже умереть! В нас есть некая изначальная чистота, невинность до грехопадения!» - писал режиссёр в журнале «Фильмихуллу».

Хочу узнать, так же ли считает Аки времён ЕС.

Многие думают, что ваши фильмы специфически финские. Как выглядит финскость в данный момент? Что имеет отношение к Финляндии?

«Нужно различать два понятия. Одно – финскость, другое – государство Финляндия. Финскость – такая же, как и всегда, если забыть о поверхностных явлениях, таких, как расизм, которого в глубинах нации не прибавилось. Сейчас ему лишь предоставили каналы, по которым он может выплескиваться наружу. Безгранично. И есть государство, с которым вопрос проблематичнее».

«Ну что такое эта финскость? Бедная, стойкая, выносливая, а затем – «нация в спортивном костюме». A если посмотреть на опросы общественного мнения – каким удивительно полным чувства справедливости и демократичным покажется общественное мнение нации!»

В настоящее время о финскости говорит в первую очередь партия «Истинные финны» [1].

«"Истинные финны", пожалуй, несколько не вправе судить о финскости».

Они говорят об иной финскости, чем вы?

«Вероятно, да. Популистские движения основываются на провокации. Успех «Истинных финнов» на выборах, конечно, полностью понятен и ожидаем. Это был явный протест. Это было ещё и желательно. Раз бывшие правящие партии каждый раз нарушают каждое своё обещание, как они могут рассчитывать, что автоматически получат голоса?»

«Проблема «Истинных финнов» в том, что если двери нараспашку, а потолок высокий, у их партии нет никаких возможностей. Тогда каждый фанатик может бормотать что-то своё абсолютно свободно. Это правда, что Сойни не посмел требовать мест в правительстве, потому что у него не было людей на министерском уровне. Конечно, он многого и не требует, если посмотреть на прежние правительства».

Как Финляндия ваших фильмов отличается от того, о чём говорят «Истинные финны»?

«Моя Финляндия часто несколько иллюзорна, но, с другой стороны, это же кино. Я даже не знаю, о чём говорят «Истинные финны», не вижу смысла в их бормотании. Сойни говорит так, будто научился у Веннамо. А некоторые восхищаются, как будто в первый раз увидели светофор».

За какую партию проголосовали бы главные герои ваших фильмов?

«Думаю, что они вовсе не стали бы голосовать. По крайней мере, я никогда не видел, чтобы они голосовали в каком-нибудь фильме. Им наверняка даже бюллетеней не присылают. Они по большей части бродяги, во всяком случае, адрес неизвестен».

Кажется, что «Истинные финны» сейчас единственные, кто говорит о финскости. Прочие и не начинали обсуждать, что такое финскость или финская культура.

«Я таких речей и от «Истинных финнов» не слышал. В основном там выделялись голоса, согласно которым Финляндия – нечто такое, к чему другие нации или люди с другим цветом кожи не относятся, если только не окажутся американскими туристами с карточкой «Американ экспресс», и, желательно, платиновой».

В прошлом интервью для журнала «Войма» [2] вы сказали, что ЕС – дьявольское изобретение. Почему?

«Вопрос настолько широкий, что я оставлю его без уточнений. Я, конечно, вовсе не изменил своего мнения: если тенденцией является движение в сторону объединения в союз, то она, вероятно, не была санкционирована».

Разве «Истинные финны» не единственные, кто говорит то же самое?

«Не знаю, единственные или нет, но, тем не менее, не чувствую, что это объединяющий фактор».

Определяется ли для вас финскость, или то, что вы называете любовью к финскости, чем-то иным, нежели случайностью, или местом рождения, или же чем-то таким в вас самом, что заставляет сердце биться сильнее?

«Конечно, я верю в то, что 500 или 5 000 лет на берегах Ладоги обретался и мой генотип... Тот, который унаследован от людей, собравшихся на этих бедных землях в начале времён. Прекрасно заметно и без «Истинных финнов», что истинный финн очень радуется, когда светит солнце. Это видно, когда идёшь по улицам Хельсинки в мае, когда тает снег. Мы же продукт нашего климата. Эти мрачные черты происходят оттого, что нам не хватает витамина D».

А как же тогда положительные черты?

«Мне правда нравится чёрный юмор. И упрямство, и обычная честность, если забыть о высшем классе и власть имущих. Особенно трудолюбивой финскую нацию больше назвать нельзя, это средний уровень европейского трудолюбия. Трудолюбие – устаревший миф, который, конечно, в своё время был правдой. 30 лет назад».

Но нация честнее по сравнению с другими странами, или как?

«Честнее, чем во многих. Коррупция здесь только на верхних ступенях экономической и политической власти, не ниже.»

Я много размышляла о заметке, которую вы написали в том году, когда я родилась. (Показываю Каурисмяки приведённую в начале статьи цитату). Сейчас вы написали бы то же самое?

«Абсолютно то же. Слово в слово».

Тогда можно было писать таким образом, но сложно себе представить, что кто-то написал бы так сегодня.

«Ну, это и тогда трудно было написать. Всё это не было более правдивым или ложным, чем сейчас. Я бы сказал, что тут есть некоторое поэтическое преувеличение».

Раве не проще использовать поэтическое преувеличение?

«Проще, если умеешь».

Некоторые умеют. А теперь вы опять сняли фильм на французском языке и во Франции: означает ли это какое-то изменение в вашем отношении к Финляндии?

«Нет, я же и раньше снимал фильмы на французском. Это значит всего лишь то, что на этот раз черёд Франции. Довольно сложно снимать фильм об африканских беженцах, причаливающих на лодках к финскому берегу. Это не очень правдоподобно, или это значило бы, что у них нет никакого чувства самосохранения. В любом случае, сюда они не так часто причаливают».

Что меняется, когда переносишь фильм в какую-то другую страну?

«Ничего, кроме языка и отдельных деталей».

Вы сказали в своём прошлом интервью журналу «Войма», что финский – язык вашей малейшей мысли.

«Написал-то я сценарий для нового фильма по-фински. Естественно, его затем перевели на французский».

Не означает ли это, что в фильме меньше пищи для размышлений?

«Глубина мысли в моих фильмах и так была сравнительно невелика».

Мы достигли того этапа интервью, когда речь начинает превращаться в «каурисмякиевскую». На этом моменте держится большая часть журналистов. Они выучили привычки Каурисмяки и собирают присущие режиссёру остроты, из которых потом составляют интервью. Эти интервью создают образ ходячего собрания афоризмов, которые позже можно определять термином «упрощение».

Почему вообще Франция важна в ваших фильмах?

«Будучи синефилом, я всегда ценил французское кино, так же, как итальянское, британское, американское и так далее. У меня нет особой любви к Франции. Внешняя политика страны была на протяжении всей истории откровенно грязной. Государственная машина Франции почти тошнотворна, особенно сейчас, во времена Саркози. В качестве небольшого примера можно привести то, что государство взорвало гринписовское судно, или то, что министр иностранных дел предлагает в помощь тунисскому диктатору силы полиции. Но, как и в Финляндии, народ Франции совершенно иной, об этом в фильме прежде всего и рассказывается. Совсем не о министрах».

Франция – одна из немногих европейских стран. где проводится сознательная политика укрепления местной идентичности и культуры, или того, что они признают французским. Нужно ли и другим странам поступать так же?

«Я не совсем понял, чьей идентичности?»

Например, по радио должны передавать французскую музыку, во многих других странах больше нет такого правила.

«Это абсолютно нормально – защищать собственную культуру. Хотя я несколько удивляюсь радио «ЮЛЕ», не говоря уже о коммерческих станциях: нет песен на иных языках, кроме как на финском и английском. Вполне вероятно, что людям было бы интересно иногда послушать, скажем, румынскую музыку».

И какую именно роль могло бы в этом сыграть правительство?

«Государству на самом деле нельзя давать никакой роли. Это абсолютно неудачное изобретение и структура. Такие вещи должны быть самоочевидными. «ЮЛЕ» должно бы само определять такую вполне естественную практику. Если мы играем в европейцев, было бы хорошо передавать по радио хотя бы какое-то количество европейской музыки».

«То же касается, естественно, и телепередач. В Финляндии сейчас свободно работают восемь или 80 коммерческих каналов, и ни один из них за год не показал ни одной приличной программы. В их ротации бесполезно искать что-то, кроме трёхдолларового американского дерьма. Чем хуже, тем лучше – вот, похоже, их линия».

Почему вы по полгода живёте в Португалии?

«Если бы я хотел провокации, сказал бы, что в пределах Европы дальше от Финляндии не уедешь, но вопрос-то не в этом – а только в том, что я оказался там случайно».

Почему из Финляндии вообще надо уезжать?

«Это просто стоит на грани мазохизма! Если профессия позволяет, я бы советовал жить в двух культурах. Приятно, да и обогащает, но при большинстве профессий это невозможно. Решение родилось одним ноябрьским вечером, когда я тащился на «Ладе» навстречу грузовикам по шоссе Пори под мокрым снегом с дождём. Я подумал, что совсем не обязательно всегда жить здесь в тёмное время года. Но там я живу не на каком-то солнечном пляже. Зимой три месяца идут проливные дожди, а температура 10 градусов. Зато в Португалии всегда больше света, что привлекательно для человека, склонного к маниакальной депрессии».

Какой Европа, или европейская идентичность видится из Португалии?

«Португалия была совершенно без ума от Финляндии. Премьер-министр последние четыре года говорил только о Финляндии, какая это невообразимо прекрасная страна, и что они принимают участие в международной программе «PISA», и их школьная система должна безоговорочно брать пример с Финляндии. В качестве тёмной стороны можно назвать то, что школьники стреляют друг в друга и в учителей, но они не хотят и слышать об этом, потому что Финляндия такая прекрасная страна. Теперь, когда Финляндия единственная отказалась подписать пакет кризисной помощи, оказалось, что предмет их любви полностью им изменил. Я начал представляться там ирландцем, если кто-то незнакомый спрашивает».

Правда ли, что Финляндия присоединилась к кризисному пакету?

«Финляндия вошла в еврозону вопреки Конституции. Правительство совершило это мошенничество. Поскольку это преступление против Конституции было одобрено, мы теперь часть еврозоны, и на данном этапе у нас нет права контроля. Мы идём вместе с евро. Другой вариант – выйти. Невозможно быть в еврозоне частично».

А вы одобрили это мошенничество?

«Я никогда ничего не одобрял. Если в стране есть Конституция, ей нужно следовать».

В правых кругах говорят, что нужно быть солидарными с Португалией. Означает ли этот шаг, по вашему мнению, солидарность?

«Солидарность правых – навязанная солидарность с теми банками и финансовыми учреждениями, которые получили выгоду от кризиса в Греции, Португалии и Ирландии. Это мошенничество – солидарность с банками, для нации это совсем ничего не значит, кроме голода. МВФ, пожалуй, самый большой козёл отпущения, как, в общем, и везде, где он вмешивается в дела».

«Речь идёт о крупном мошенничестве, а мы платим за него. Совершенно излишне примешивать сюда народ Португалии, или его трудолюбие и работоспособность. Самые трудолюбивые в Европе – греки, 2200 часов в год. Финны работают 1700, немцы 1400 часов. Можно подумать, что немцы работают эффективнее, и так оно наверняка и есть, но если говорить о лени, то она здесь ни при чём».

У вас есть решение для этого кризиса? Выход из еврозоны?

«Я не экономист, но становится очевидным – я не одинок во мнении – что евро надо было бы похоронить, потому что экономическая ситуация в европейских странах очень различается. Если бы Греция могла провести девальвацию, она не оказалась бы в нынешнем дерьме, но поскольку евро препятствует этому, по правде говоря, единственное средство – выйти из еврозоны. Вяюрюнен был прав, когда приказал сохранить марки, банкноты и монеты, и сказал, что они ещё понадобятся».

Не именно ли «Центристская партия» совершила крупнейший обман в вопросе с ЕС в Финляндии?

«Все правящие партии трубили об этом вряд, –  против выступали в основном Ханну Салама, Матти Пеллонпяя и я».

И всё же, является ли ЕС как политическое объединение необходимым?

«Его заслуги нельзя отрицать. Это в какой-то степени гарантия мира. Франции и Германии теперь так просто не начать воевать друг с другом. Во многих случаях в вопросах законов об окружающей среде он, безусловно, сработал очень хорошо. Когда я назвал его дьявольским изобретением, я имел в виду, что при нынешнем порядке в Европе через мгновение едят одинаковую пиццу в каждой стране, по той же цене и за ту же валюту. Европа превращается в единый гамбургер, в котором все национальные различия исчезают и сглаживаются».

Существует ли какой-либо общий европейский опыт, помимо войны, на основе которого надо было бы выстроить общую европейскость?

«Я согласен с Альбером Камю: если у Европы вообще есть будущее, оно будет построено на основе национальных государств. Я даже не понимаю, почему из европейскости надо делать этакую полунационалистическую мантру, что вот мы такие все из себя европейцы. Это вполне само собой разумеется, что мы европейцы и географически, и культурно.  Для чего каждый раз кукарекать оду, когда собираются лишь для того, чтобы быть запечатлёнными на дурацких фотографиях?»

Камю режиссёр уже упоминал в прошлом интервью для «Воймы» шесть лет назад. В интервью речь шла практически обо всех политических темах: НАТО, зверофермах, ядерной энергетике, ЕС. Так что горшок уже однажды был опустошён, и я вовсе не была уверена в том, хочу ли я интервьюировать Каурисмяки.

Мои колебания увеличивало то, что я знала, как один журналист вызвал многомесячную блокаду публикаций после интервью с режиссёром. Я не могла бы себе такого позволить. Да и сигналы были не слишком благоприятными.

«Удачной поездки», сказал один мой друг, знакомый с режиссёром. Пожелание прозвучало зловеще.

«Он совершенно непредсказуем», продолжил мой друг.

В вашем последнем фильме «Гавр» повествуется о чистильщике обуви, который решает помочь мальчику-беженцу. В кадре можно заметить лимонад, производимый в городе Лайтила и шоколад «Фазер» – экспорт  во Францию. Достаточно ли этого для европейского сотрудничества?

«Конечно же, торговля должна идти. Естественно, было бы здорово, если бы был лимонад и шоколад малых предприятий, но ведь сейчас почти ничего нельзя купить, потому что собственность всегда приводит к какому-нибудь «Нестле» или «Данону»».

Так разве хорошо, что личность чувствует вину за то, что покупает и за тот выбор, который делает?

«На плечи личности ложатся все климатические изменения, экономия электричества и всего остального, раз государства и города и пальцем не пошевелят. В Финляндии можно было бы легко сократить количество АЭС, просто экономя энергию, никто бы и не заметил. Просто прекратив бессмысленно её расходовать».

Продолжим тему личности и государства на основе вашего нового фильма: может ли государство помочь, или же только индивид?

«Кому?»

Тем, кому нужна помощь.

«Конечно же, государство может и должно помогать, но государства виновны в том, что постоянно оставляют людей на произвол судьбы, например, африканских беженцев. Уже один только Дублинский договор абсолютно бесчеловечен и бесчестен, поскольку большинство беженцев прибывает в Италию и Грецию, а прочие европейские страны возвращают их туда, поскольку беженцы в первый раз были задержаны именно в этих странах».

«У ЕС довольно странная демократия. Иммигранты ведь стремятся в Европу, так почему их оставляют на шее этих двух стран и Испании? Прочие европейские страны, например, Финляндия, уходят от ответственности, бросают их там, и после ни капли не интересуются тем, что происходит, на каких улицах они лежат и умирают».

В вашем новом фильме помощь и надежда исходят в большей степени от личностей, чем от государства.

«Правильно, государство не даёт никакой надежды. Государства не работают в таких терминах, как надежда и эмпатия, в лучшем случае – проверка нуждаемости».

Внимание в фильме сосредоточено на ошибках государства?

«Люди в этом фильме не считают государство так или иначе частью своей жизни. Государство – нечто, что собирает налоги, тратит их на то, на что тратит, на шоссе или кассетные бомбы. И, конечно, во многих случаях на образование, здравоохранение и социальное обеспечение».

С другой стороны, вы сказали, что ЕС должен быть построен на базе национальных государств.

«Нет, что будущее Европы строится с точки зрения Камю и с моей точки зрения на основе национальных государств, что означает отсутствие ЕС. Но я никоим образом не собираюсь объявлять себя разрушителем ЕС. Мы внутри него, и, безусловно, его нужно развивать. Но ЕС полностью основывается на мошенничестве, по крайней мере, экономически, потому что там, где крутятся большие деньги, там крутятся и мошенники».

«Для ЕС отправной точкой является уничтожение всех мелких земледельцев и небольших ферм. Они объявили об этом публично. В Финляндии за время ЕС уничтожено уже наверно две трети, потому что самая мелкая единица, которой ЕС оказывает поддержку – ферма на 5 000 голов, а лучше всего – на 50 000. Чем больше свиней забито на одной ферме, тем больше будет поддержка. Если животных 50, не получишь ни пенни, наоборот, не имеешь права даже продавать молоко».

«Если к крупнейшим получателям поддержки ЕС относится королевская семья Англии, то что-то тут нечисто. Ясно, что на субсидиях ЕС основывается мошенничество высочайшего уровня, и деньги идут в известные карманы, где их и до того было немало».

Ваше отношение к обществу достатка кажется двояким. Вы боитесь обязательности шлема в сауне, но, тем не менее, объявляете себя защитником такого общества?

«Нет, если это означает общество потребления. Величайший бич нашего времени – потребленчество, а идеал нынешнего государства достатка основывается на идее постоянного роста, которая, как известно, совершенно несостоятельна. Уровень жизни Финляндии должен рассчитываться исходя из общих цифр, но, безусловно, должен быть распределён поровну. Это означало бы, конечно, что беднейшие стали бы жить лучше, а у тех, у кого сейчас излишек, стало бы немного меньше. Действительно хорошим коэффициентом роста был бы ноль, минус четыре – ещё лучше».

Так каким вы сейчас хотели бы видеть правительство?

«Таким, в котором были бы мужчины и женщины вместо домашней птицы».

Дадут ли нынешние выборы шанс для этого?

«Этот ответ идёт из самых глубин нации: я не доверяю людям, которые в своей жизни никогда не работали. У них нет никакого представления о жизни работающих людей. За исключением некоторых, они политические животные, этакие бройлеры, которых вырастили, чтобы они стремились к власти и её выгодам».

Снова возвращаясь к «Истинным финнам»: разве не именно они добились в своё время того, что медсёстры и пильщики оказались внезапно представителями нации?

«Ну так здесь же каждый может проголосовать за любого, за кого захочет, или совсем не голосовать».

Но вы считаете, что голосующие за популистские партии голосуют по-глупому?

«Кто я такой, чтобы судить об этом? По-глупому голосуют медсёстры и пожарные, выбирающие «Национальную коалицию», потому что они голосуют конкретно в нарушение собственных интересов. Это единственные, про кого можно прямо сказать, что они голосуют по-глупому».

В своём новом фильме, как и во многих других, вы представляете оказывающими помощь прежде всего обездоленных, несчастных, или тех, кого сами называете лузерами. Вы считаете их более всех способными на проявление солидарности и оказание помощи?

«Конечно, дела обстоят так, что степень выказываемой солидарности находится в обратной зависимости от благосостояния. Чем больше состояние, тем меньше солидарности. Бедный отдаст последнее, богатый не отдаст и половины».

«Думаю, что два евро в «рождественский горшочек» Армии Спасения – крайний жест солидарности, на какой способен директор листинговой компании, ведь деньги – это так важно, даже с самой маленькой суммой невозможно расстаться. Единственное исключение, пожалуй, – Билл и Мелинда Гейтс, которые на удивление хорошо понимают, что общая сумма их денег настолько велика, что из неё нужно отдать три четверти».

Не похожа ли подобная благотворительность, помощь и дружеская поддержка без участия государства на ту программу, что продвигает «Национальная коалиция»?

«То, что «коалиция» говорит, и то, что они продвигают – две совершенно разные вещи. «Коалиция» продвигает именно то, что прикажут «Финский центр бизнеса и политических исследований» и «Конфедерация финской промышленности». «Коалиция» – рабочий инструмент экономических властных кругов. У них нет никакой иной идеологии, кроме денег. То, что они говорят и то, что им пишут в рекламных бюро для их кампаний – это слова на ветер, у них нет никакого значения».

В связи с вашим новым фильмом приходит на ум Юха Суоранта, профессор, который укрыл афганца. Он в какой-то степени сделал то же самое, что и главный герой «Гавра».  Я брала интервью у Суоранта в прошлом году, и он сказал, что уж если профессора не будут помогать, то кто тогда, ведь профессорам нечего терять, кроме своих оков.

«Хм, ну, во времена нового закона об университетах он наверняка с удовольствием сбросит свои оковы».

И всё-таки, вы возлагаете моральную надежду на не-профессоров?

«Я ничего не возлагаю: вы сами совершили это разделение на государство и личность. Я не говорил, что помогают именно лузеры, просто отдельные личности. В данном случае государство арестовывает, в девяти случаях из десяти надевает наручники и выпускает на свободу уже на лётном поле обезображенной гражданской войной страны. После этого в пяти случаях из десяти данного человека больше никогда не видит. А конвоир вылетает на том же самолёте обратно».

Я думала в этой связи прежде всего о том, что вызов может быть брошен и тем, у кого всё хорошо...

«Я не бросаю никакого вызова, я рассказываю сказки».

Так значит, вы не хотите сказать в своих фильмах ничего и никому?

«Конечно нет, но каждый может найти в них что-то своё. В последнем фильме в этом смысле сказочно то, что даже полицейские сравнительно неплохие ребята. Исходя из моего собственного опыта, я не привык ждать каких-либо уступок со стороны государственной машины, даже по отношению к себе, не говоря уже о тех, кто действительно в бедственном положении».

Это было сознательным решением, показать людей в «Гавре» довольно-таки безупречными, никто из них не делает ничего такого, что делали бы настоящие иммигранты или портовые рабочие?

«В фильме развивается одна история, причём с такой скоростью, что нет времени ни сознательно, ни бессознательно начинать анализировать жизнь побочных персонажей. Но, конечно, нет и цели идеализировать кого-либо».

Некоторые утверждают, что ваше кино – левацкие диснеевские фильмы. Согласны ли вы с этим и хорошо ли это?

«Некоторые да, некоторые нет. Не знаю, диснеевский ли фильм «Огни городской окраины». Я скорее сказал бы, что это левацкие фильмы братьев Гримм».

Как соотносится ваш новый фильм с «Жизнью богемы», в них ведь один и тот же главный герой. Это ответственный, повзрослевший, достигший среднего возраста персонаж «Жизни богемы»?

«Он всё ещё не производит впечатление слишком уж ответственного. Получилось так, что играет тот же актёр, поэтому я обронил, что это тот же самый персонаж позднее, но не в этом было его самое важное значение».

Не слишком правдоподобное объяснение, но пусть будет так. Действительно достойно уважения то, что автор не начинает толковать собственные произведения. Задним числом я приду к выводу, что Каурисмяки, в конце концов, не так уж непредсказуем, как утверждал мой друг.

Лицом к лицу: именно так мы сидели – Раскольников и следователь Порфирий Петрович. Совсем как в «Преступлении и наказании» Достоевского и фильмах Каурисмяки, в последнем в том числе. В них собеседника припирают к стенке и заставляют, в конце концов, признать всё добровольно. Формула очевидна.

Только я не уверена, кто из нас кто. Я не читала Достоевского последние пять лет. У меня нет времени играть роль литературоведа, и никогда особо к этому не стремилась. Я знаю, что Каурисмяки любит литературу, но не собираюсь спрашивать, почему собаку в «Жизни богемы» зовут Бодлер, или почему в «Гавре» читают Кафку. Нужно придумать что-то другое.

Я обещала главному редактору спросить, почему все персонажи ваших фильмов курят?

«Если человек курит в фильме, это выглядит так, будто он думает о чём-то».

А в реальной жизни?

«В реальной жизни не в такой степени. Но в фильме – да: если из двух людей один курит и смотрит куда-то, а другой нет, тот, который курит, выглядит так, будто думает. К тому же это создаёт деятельность, во время которой не нужно говорить. Человек, который ничего не говорит и не делает, выглядит как чурбан. Кроме того, действие происходит в 2007 году, когда было чистым реализмом то, что везде можно курить. Франция в то время была серой от дыма, а сейчас она серая от грусти».

Вы режиссёр, сценарист, продюсер. Заметно ли по финским фильмам то, что большая их часть сделана не так, как у вас, что продюсер выступает часто против пожеланий режиссёра или сценариста?

«В здешних вечерних газетах это всё выглядит как драки между продюсерами и режиссёрами. Я на самом деле не знаю. Я плохо слежу за финским кино, поскольку премьеры всегда бывают зимой, а я зимой в отъезде. По моим представлениям, финское кино в довольно хорошем состоянии, в том числе и содержательно. Правда, могу высказаться, что, пожалуй, в нём сейчас всё-таки не достигается больших глубин».

Много говорят о коммерциализации культуры и о том, что деятелям культуры нужно подавать себя шутами, быть маркетологами, уметь продавать. Вы того же мнения?

«Ни в коем случае не нужно. Финский язык распространён на столь маленькой территории, что здесь достаточно поддерживают литературу, чтобы не было необходимости ориентироваться только на рынок, так же и с театром, и с музыкой, и прочим. Если они становятся частью конъюнктуры, после этого нельзя говорить ни о какой национальной культуре. Для любой маленькой страны это проблема и одновременно обязанность – заботиться о таких вещах, потому что в ином случае нет культуры, а если нет культуры, нет и нации».

Когда в 90-х годах вы стали во многих смыслах наиболее почитаемым кинорежиссёром Финляндии, привело ли это к тому, что ваши фильмы улучшились, или изменилось ли что-то в атмосфере?

«Да они всегда были плохими. Что с ними было не так до этого?»

Я спросила у вас.

«Моя репутация в мире была весьма неплохой практически с самого начала. И, конечно, я стремился делать всё и как можно чаще, чтобы разрушить свою репутацию в Финляндии. Эта штука мне на самом деле не принадлежит».

А как вы её разрушали?

«Курил на телевидении, как-то на мне был пиджак нараспашку и шапка шиворот-навыворот».

А ещё вы немногословны с журналистами и редко даёте интервью.

«За это можно сказать спасибо дерьмовой прессе. Некоторые дерьмовые журналисты заставили меня наглухо закрыть рот на несколько лет. Но вот я опять болтаю. Всё-таки кино настолько дорогая штука, что, разумеется, кому-то надо продвигать его на рынке: режиссёру или актёрам. И, конечно, я не вижу никаких причин говорить, кроме как по случаю премьеры. У меня нет никаких таких глубоких истин, чтобы их поведать».

Блоггер журнала «Суомен Кувалехти» недавно обругал Каурисмяки за мизантропию, односторонний взгляд и возмутительные заявления. Под заявлениями он, видимо, имеет в виду те самые афоризмы из трёх слов, которых в моём интервью так удручающе мало.

Блоггер делает намёки на сталинистов и пишет, что «фанатизм Каурисмяки по поводу природы исключительно странен, если вспомнить о том, что он коллекционирует старые автомобили».

Глядя на дырявую рубашку Каурисмяки, я думала о том, какой костюм может носить и на какой машине может ездить блоггер из Атланты. Очевидно, что у профессиональных журналистов Каурисмяки вызывает противоречивые реакции. Мне заманчиво сказать, что старик кажется теперь несколько менее сварливым.

Но я не говорю: новый фильм Каурисмяки, а именно, «Гавр», заставил делегацию журнала «Войма» растрогаться. Фильм бесполезно обвинять в мизантропии. Он красив. Впрочем, есть ли, в конце концов, выбор? Иллюзии фильмов Каурисмяки мы разделяем, о режиссёре же слышим лишь пару дождливых дней с пятилетним промежутком.

«Дождливый день, живи в мечтах», говорит Каурисмяки в начале интервью, цитируя Джими Хендрикса.

Самые быстрые уже успели атаковать вас, чтобы получить свежие комментарии.

«Несомненно, они этого хотят. Если они не трусы, то осмеливаются».

Например, блоггер журнала «Суомен Кувалехти» писал, что коллекционирование автомобилей и забота об окружающей среде плохо сочетаются.

«Я не совсем понимаю логику упомянутого блоггера, кем бы он ни был. В среднем человек может управлять только одним автомобилем одновременно, так что количество выхлопных газов остаётся таким же. С другой стороны, самые новые из моих автомобилей – 60-х годов, и, скорее всего, находились бы сейчас на свалке, загрязняя природу. Конечно, почтовые марки занимали бы меньше места и не ржавели бы так же легко. Логика сама по себе не занимает места».

И теперь вернёмся ещё раз к началу интервью. Я хотела прояснить, можно ли придать финскости какое-то позитивное содержание, оставляя в стороне «Истинных финнов»?

«Я ответил, что, по моему разумению, если говорить о нации, то да, но что касается государства, то нет».

Разве государство – это не нация?

«Ничего подобного. У них нет ничего общего друг с другом. Государство даже не представляет народ.»

Государство – это партии?

«Государство – это экономическое объединение, целью которого является поддержка народа в той степени, чтобы за его счёт можно было жить...»

Следует момент тишины и Каурисмяки говорит: «Довольно хорошее определение, это, последнее».


[1] «Истинные финны» - политическая партия Финляндии, которая придерживается националистической и популистской идеологии. Партия считает необходимым сократить приток мигрантов в страну. Лидер партии – Тимо Сойни.
[2] «Усталый волк», журнал Voima, №10, 2005 г.

Перевод с финского:  Д. Кузнецов, специально для сайта aki-kaurismaki.ru

Оставить комментарий