Беседа с Аки Каурисмяки

Для Аки Каурисмяки снимать фильмы не означает заниматься высоким искусством. К тому же 54-летний финн немногословный собеседник, любящий полминуты задумчиво помолчать, чтобы затем сказать лишь три слова. В своем последнем фильме «Гавр» режиссер предстал в прекрасной форме и неожиданно веселом настроении. Это впечатление подтверждает и то, что он назначил беседу в саду отеля в берлинском районе Митте. Даже его финское пристрастие к всякого рода алкоголю кажется умеренным, хотя Каурисмяки все еще велит своему продюсеру откупоривать для интервью бутылку белого вина. Его ответы остаются неизменно трезвыми.

– Господин Каурисмяки, в вашем последнем фильме «Гавр» возвращаются герои и актеры из «Жизни богемы», наряду с Андре Вилмсом в роли Марселя Маркса, а также Эвелин Диди, воскресшая исполнительница роли Мими. И как призрак возникает Жан-Пьер Лео.

– Мне нравится теория кругов. Я люблю круги. Особенно когда они замыкаются. Если в фильме у меня хороший персонаж, зачем его убивать? Лучше оставить его в обращении. Я всегда пытаюсь снова использовать одних и тех же персонажей, если не вредит сюжету фильма.

– Чтобы они таким образом могли расти?

– Нет, возможно, лет через 60 историк кино заметит, что это тот же самый персонаж, но это неважно. Я люблю своих персонажей, они всегда так учтивы.

– Поэтому персонажи полны жизни, когда вы пишете новый сюжет.

– Ну, во всяком случае, живее, чем я.

– В «Гавре» вы очень ненавязчиво касаетесь весьма серьезных тем в политике. Что вас к этому побудило?

– Я так сделал, потому что верю в справедливость.

– Справедливость для кого?

– Справедливость для людей. И животных. И цветов тоже. Меня бесит, когда мир несправедлив. Я не киношник от политики, в любом смысле. Я делаю, что могу, этого мало. Но тема беженцев в Европе сильно занимает меня несколько лет. Мне нужно было что-то сделать. Пусть даже только в форме сказки.    

– Не связано ли такое желание с усилением правых популистских тенденций в Европе, не в последнюю очередь в Финляндии?

– «Истинных финнов» трудно воспринимать всерьез. А с другой стороны, Гитлера тоже никто не воспринимал всерьез. Но популистская финская партия – анекдот. Она есть протест против старых партий, которые разворовывают деньги и используют людей, чтобы получить еще больше денег. Иногда я думаю, что положение будет серьезным, когда к нему будут серьезно относиться. Но я вообще не ангажированный режиссер, хоть Годар и сказал, что даже стул, на котором мы сидим, связан с политикой. В этом смысле всё политика.

– Вселенная, в которой вы поместили «Гавр», почти вне времени. В ней шарм пятидесятых и шестидесятых…

– …в данном случае середины шестидесятых и семидесятых.

– Что послужило мотивом для такого отчуждения во времени, ностальгия?

– Отчасти да, ну и вещи были просто намного красивее. Но в этом не кроется никакого смысла, как и ни в чем-то другом. Я ничтожный человек. Когда создаешь кадр, важно, хорошо ли он смотрится. И по какой-то причине кадры смотрятся лучше, если в них вещи выглядят более старыми. Не спрашивайте меня, почему. Взгляните на современный дом. Обычно он безобразен, плохо построен, рушится. Возьмите старый дом, построенный 300 лет назад, он все еще стоит. Почему? Потому что его хорошо построили.

– Я несколько сомневаюсь в правильности такого обобщения.

– Правильно, потому что вы молоды. Когда станете постарше, у вас будет еще больше скепсиса.

– Как вы знакомите новых актеров со своим методом? К примеру, Жан-Пьера Даруссена, новичка в Вашей актерской команде.

– Метод все тот же. Мы идем в бар, заказываем выпить. Я говорю: "Look, there’s a moon. In the sky. With diamonds." [1] Я просто проставляюсь.

– И они понимают Вас интуитивно?

– Я ведь их ангажирую, потому что они хорошие актеры. Стало быть, я плачу за это. А они хорошие актеры. Как я их отыскиваю – другая история. Счастливая.

– Искать трудно?

– Нет. В мире полно хороших актеров. Но полно и плохих фильмов.

– Потому что мало хороших режиссеров?

– В мире полно плохих режиссеров, и я один их них.

– Вы один из них?

– Пожалуй, самый плохой.

– Вы когда-нибудь были удовлетворены результатом своей работы?

– Никогда!

– Никогда? Вы никогда не обсуждали это с врачом?

– Пробовал раз. Но тот был настолько туп, что я ушел с середины сеанса.

– Хотите, чтобы я этому поверил?

– Я не сам пришел. Они притащили меня в наручниках.

– В самом деле? Чтобы спасти вашу жизнь?

– Чтобы спасти мой рассудок. Я пытался сказать им, что спасать нечего, потому что там ничего никогда не было. Они опоздали.

– Ну, на меня вы производите очень свежее впечатление.

– Я только что из душа.

– Создается впечатление, что в «Гавре» цитируется французское кино 30-ых: Марсель Карне, Жан Виго, Дювивье. Вы чувствуете с ним особую близость?

– Я всегда любил итальянский неореализм. В этом фильме я  хотел как-то перенести его во Францию, а заодно французское кино сороковых, пятидесятых и шестидесятых. Это значит, Рене Клера, и в то же время Жака Беккера. Я попытался это сделать.

– Не могли бы вы уточнить, что вам нравится в тех фильмах?

– В «Будю» (1932 г.) [2] или вообще у раннего Жана Ренуара мне всегда нравится тот самый французский шарм. Вот я и хотел перенести во Францию итальянский неореализм с французским  шармом. Как бы это ни называлось. Но шарма не получилось.

– Все же в «Гавре» шарм есть. Он напоминает «реалистическую песню» 30-ых годов. Вы используете реалистические идеи, например, о мальчишке-беженце, и вам удается в визуальной плоскости создать похожую мелодичность. 

– Может быть. Я надеюсь. В который раз говорю, что я не анализирую свою работу.

– Просто я по-прежнему не обращаю на это внимания.

– Нам приходится смотреть вперед, потому что назад не можем.

– В «Гавре» есть множество ситуаций с неожиданными развязками, когда поворотом сюжета обрезают то, что в других фильмах заняло бы полчаса. 

– Я люблю cold cuts –  ломтики отварного мяса, а не пудинг «холодные кошки». У монтажеров добрых старых времен, когда они сами были хороши, была поговорка. "Kill your darlings." [3] Хорошую сцену нужно обрезать посередке. Почему? Я не знаю.

– Кажется, и уже давно, что вы постоянно открываете для себя новые темы в истории кинематографа и новых режиссеров, многие из которых отошли в прошлое. Всё это вы смотрите на DVD, когда находитесь в Португалии, живя там по полгода?

– Я никогда не смотрю фильмы на DVD. Я всегда смотрю их в кино. Поэтому последний фильм я смотрел в 1986 г.

– Не может быть.

– Может. Потому что я пересмотрел их все раньше. Черт возьми, я уже все их смотрел. По шесть фильмов в день, когда мне было двадцать. Я съездил из Хельсинки в Берлин, чтобы посмотреть «Парижанку» Чаплина, я накопил денег, чтобы позволить себе такое. Я посмотрел фильм – и отправился обратно пешком. Я страстно любил кино.

– И с 1986 года ничего не смотрели? Не могу поверить.

– Это касается только голливудских фильмов. С семидесятых там не было ни одного хорошего. Я не смотрю фильмы, но внимательно слежу за игрой под названием кино.

– Я не уверен, правильно ли вас сейчас понял.

– Вам и не надо. Когда врут, то не хотят, чтобы понимали.

– Когда я вчера опять смотрел «Жизнь богемы»…

– И как вам?

– В самом деле великолепно. Я забыл, как он хорош. Просто замечательный, и актеры превосходны. Я был в таком восторге, что сразу купил книгу Анри Мюрже, взятую за основу.

– Книга очень хорошая, это самая смешная книга, какую я когда-либо читал. По мне, лучшая книга. Я ее читал в 14, 16, 18 лет.

– Вы ее нашли случайно?

– Она из какой-то старой библиотеки. Фактически это и есть причина, почему я стал так называемым режиссером. Мне было 18, и я сказал другу, который был старше меня на год: «Я сейчас решил, что буду режиссером». И все вокруг заржали: «Ты не сможешь стать режиссером, потому что ты почтальон». Я говорю: «Сначала я могу быть  почтальоном, а потом режиссером». А один подошел, сунул мне в руки книгу и сказал: «Начни вот с нее». Так я и сделал, но для этого проучился 20 лет. Я снял «Преступление и наказание» и много чего еще, но это – это было сложно.

– «Жизнь богемы» была очень вольным пересказом.

– Ну да, потому что в ней нет драматизма. Его приходится создавать самостоятельно, потому что сюжет книги весьма витиеват.

– Вы влюбились в книгу, потому что вам очень близок богемный стиль?

– Я был человеком богемы, но считал ее просто забавной. Я люблю юмор.

– В «Жизни богемы» заложена, по крайней мере так следует из вашего фильма, очень позитивная идея гуманности. И еще «Гавр» показался мне в этом плане сиквелом первого фильма и книги.

– Надеюсь, что так. Мне все еще дорога идея идеализма, я думаю, это хорошая идея. Все равно таскаешь за собой массу умственного балласта, пусть им будет идеализм. Или идея дружбы. Другие вещи еще хуже.

Перевод с немецкого:  А. Дмитришин, специально для сайта aki-kaurismaki.ru