на главную   интервью

Признания застенчивого неудачника

Памела Бьенсобас  |  Mabuse  |  04.2013

Это не самое приятное, порой выводящее из себя занятие, сложный и в то же время волнительный опыт – брать интервью у Аки Каурисмяки. Из-за насыщенной программы и разного рода несостыковок, мы, четверо журналисток из разных стран, должны были провести вместе с режиссером конец дня. Для него этот день, похоже, был очень длинным. Перед этим, во время пресс-конференции, его поведение вызывало желание отменить уже запланированное интервью. Он заметно нервничал из-за того, что запретили курить, его плохое настроение граничило с грубостью, а молчание, выходившее за рамки лаконичности, вынуждало задаваться вопросом -  зачем он вообще согласился быть здесь, если всё его так раздражает. И каким он будет, в таком случае, в конце дня, после долгой встречи с греческой прессой.

Аки Каурисмяки

NO SMOKING: На пресс-конференции фестиваля в Салониках. Аки Каурисмяки – не в настроении из-за невозможности закурить, неохотно отвечающий на вопросы, рядом с ведущей Еленой Хростопуло и директором фестиваля Димитрисом Эйпидесом. (Фото: Памела Бьенсобас)

К нашему удивлению, получив разрешение курить, он оказался в наилучшем расположении духа, какое только можно себе представить. Несмотря на стереотипы о финском юморе и о схожести Каурисмяки с героями своих фильмов, стало понятно: Аки Каурисмяки угрюм против своего желания, не из-за позы или плохого к вам отношения. Нередко из-за своей чрезмерной застенчивости он кажется высокомерным, а из-за необщительности его считают мизантропом.

Его довольно слабый английский тоже не способствовал свободному общению, нередко, чтобы понять, приходилось просить его повторить свой ответ. Тем не менее, постепенно, медленно (это слово как нельзя лучше подходит, если речь идет о разговоре с финном), молодая греческая журналистка, сербка Дубравка Лакич, Алин Ташциян из Турции и я, в конце концов, достигли определенного уровня свободного общения и даже приятной доверительности. Конечно, читатель должен представлять себе темп: любой ответ, занимающий на бумаге более одной строки, содержал в себе долгую паузу, а иногда и несколько промежуточных вопросов, задаваемых, чтобы помочь ему сформулировать и выдать одну фразу.

– Вы действительно думаете оставить кино?

– Почему все спрашивают меня об этом? Если я сам этого не знаю, как я могу ответить на этот вопрос? Я буду снимать, если у меня будет материал, сегодня это самая насущная проблема.

– Какой материал?

– 35 мм пленка. Неважно, “Фуджи” это или “Кодак”, хотя я обычно использую “Кодак”, потому что он лучше.

– В одной из публикаций...

(Перебивая) Я говорю много, не верьте ничему...

– ….Вы сказали, что не любите фарс, особенно Европейский Союз. Европейский Союз – это фарс?

– Альбер Камю сказал, что если есть какое-то будущее для Европы, оно в национальных государствах, а не в союзе. Я с этим согласен. Проблема Европы заключается в том, что ментально она мертва. Нет ничего. Вся Европа, включая  и шведов, и финнов, и греков, и итальянцев... все.

Мы существуем потому, что должны потреблять. Глобальный капитализм убивает нас. Когда я снимал «Ленинградские ковбои встречают Моисея», уже тогда я видел дороги, которые строились на границе Польши. Потом я понял: если что-то нельзя завоевать при помощи оружия, это можно сделать  при помощи кредитной карты. Дороги были построены. Они хотели получить больше потребителей,  поэтому и создали Европейский Союз.

– А какой выход? Протестовать, как греки? (Примечание редактора: в этот день по всей стране началась всеобщая 48-часовая забастовка).

– Если бы я был греком, я бы вернулся к драхме. Тогда можно было бы провести девальвацию и контролировать свою экономику.

– Уже довольно давно используется слово «каурисмяковский» для определения стиля некоторых молодых кинематографистов. Как думаете, что может означать это прилагательное?

– Это означает только то, что у них нет собственных идей. Если всё, что им осталось, – копировать меня, то они потеряны.

– Я помню одну вашу ретроспективу в конце 80-х. Что значит, иметь так много ретроспектив, будучи таким молодым?

– Что ты должен быть активным, когда ты молод. Вот что это значит. Потом уже слишком поздно. Не для вас – для меня.

– Как выглядят ваши сценарии?

– Черные буквы на белой бумаге.

– Сколько листов? С раскадровкой или без неё?

– А это что такое? Если я пишу сценарий, что делаю не всегда, то он очень точный. Он даёт инструкции для каждого члена съёмочной группы. И даёт рекомендации актёрам, как действовать в определённых сценах. И в среднем в нем около 66 страниц.

– Сколько времени Вы делаете монтаж, в среднем?

– С каждым разом всё дольше. Я вспоминаю, что в «Девушке со спичечной фабрики» я делал его восемь дней, тринадцать дней – в фильме «Я нанял убийцу», и целых шесть недель – в «Гавре», потому что у меня был монтажёр. Один я справляюсь гораздо быстрее.

– Вам трудно было работать на французском языке?

– А из-за чего это может быть трудно?

– Из-за того, как чувствуешь игру.

– Нет никакой разницы. Они говорят на французском, но я понимаю, что они говорят, и если кто-то переигрывает, я могу увидеть это на любом языке.

– Вы много читаете?

– Я научился читать в четыре года, с тех пор читаю постоянно и делаю это каждый день. Я помешан на литературе.

– С кино дело обстоит так же? Вы были фанатичным зрителем.

– Последний раз в кинотеатре я был в 1986 году. Теперь фильмы я, к сожалению, смотрю на DVD. И я двигаюсь назад, уже приближаюсь к братьям Люмьер.

Я был помешан на кино. Я смотрел не менее четырёх фильмов в день. Я дьявольски спешил, чтобы увидеть их. У меня была программа, и я знал, какой фильм посмотрю в январе следующего года и в котором часу. Я не мог себе позволить спортивный автомобиль, поэтому я бежал, чтобы посмотреть ещё один фильм по телевизору, а затем бежал обратно в киноклуб. Я был членом шести киноклубов. Я посмотрел сразу всю историю кино. Я ездил в Париж, чтобы увидеть «Парижанку» Чаплина. Я поехал туда автостопом из-за одного фильма, и пошёл пешком обратно. Я был сумасшедшим.

– В «Гавре» заметно влияние Чаплина.

– По мере того, как я становлюсь старше, я всё больше думаю о нём. Он всегда был моим героем, но теперь он для меня с каждым разом всё более важный режиссёр.

– Но Вы смотрите фильмы и следите за работой некоторых современных кинематографистов.

– Я слежу только за Джармушем. И за Идриссой Уэдраого из Буркина-Фасо. Он хороший человек. Поймите меня правильно. Я слежу за кинематографом, но делаю это наоборот... Я смотрю фильмы Гарольда Ллойда, Бастера Китона...

– А Мелвилл?

– Джармуша я называю «мистер Медленный», Мелвилла я называю «мистер Стиль».

– Это потому что кино стало слишком многословным и скучно слушать вместо того, чтобы смотреть?

– Слушать, как говорят люди, это скучно. А быть вынужденным платить за то, чтобы слушать их!.. Бастер Китон — мой самый большой герой. Даже больший, чем Джармуш, только ему не говорите. Он был более лихим, чем Джармуш. Когда Голливуд изгнал его, когда пришли говорящие фильмы, что он сделал? Он стал выращивать птиц. Вот это я и буду делать сейчас, когда вернусь домой. Я строю курятник. Не для того, чтобы есть их, только чтобы смотреть на них. Чтобы слышать их. В них гораздо больше смысла, чем в Европейском Союзе.

–Что Вы читаете сейчас?

– Одну финскую книгу (вы её не знаете), которая называется “Mr. Smith” Юхи Сеппяля. Она меня удивила, потому что я не особый любитель новейшей финской литературы, но эта книга хорошая.

– Вы когда-нибудь думали о том, чтобы заняться литературой?

– Это был мой первоначальный замысел.

– И что же случилось?

– Я связался с кино. Я всегда думал, что буду писателем, но... но... но даже кино – это довольно скучно.

Перевод с испанского: О. Ярош, специально для сайта aki-kaurismaki.ru

Оставить комментарий