на главную   интервью

«Ваш министр внутренних дел должен был бы покончить с собой»

Гонсало де Педро  |  El Confidencial  |  21.02.2014
Аки Каурисмяки
Аки Каурисмяки. Мадрид, 2014. Фото: EFE

Полдень. Финский режиссёр Аки Каурисмяки (1957 г.) проводит встречу с журналистами  в застеклённом зале Музея королевы Софии. Сегодня будет открытие его ретроспективы, с мастер-классом, на который уже нет входных билетов. Он пьёт напиток, про который ему сказали, что это орухо [1], и курит электронную сигарету. Говорит: «Привет». Крепко пожимает руку, одновременно объясняя: «У вас есть выбор: орухо или вода». Бутылка орухо наполовину пуста... А вскоре выясняется, что это не орухо, а травяной ликер. «В нем всего 30 градусов, это совсем мало, в Астурии продают по 40, 50 градусов, а то и больше».

Каурисмяки, который полгода живет в маленьком городке на севере Португалии, свой последний фильм «Гавр» (Le Havre) в 2011 году представил на Каннском фестивале, а позже — на фестивале в Сан-Себастьяне. Тогда он сказал, что это первая часть трилогии, посвящённой беженцам и иммиграции. «Я схитрил. Я очень ленивый. Я так сказал, чтобы заставить себя сделать хотя бы вторую часть, иначе у меня вообще не было бы причин снимать дальше. Но нет, это не трилогия. Сейчас я ловлю рыбу и пилю дрова, много дров. Я начну думать о следующем фильме не раньше, чем через несколько месяцев». У него нет детей, но есть жена и собаки, с которыми он обычно ездит в те немногие места, где представляет свои фильмы. Всегда (или почти всегда) на машине.

Вы на машине?

— Нет, это же 700 километров. Я, конечно, мог бы приехать на машине, ничего особенного, но возвращаться, со всей этой жидкостью в организме — это уже слишком.

Ваша жена приехала с вами?

— Да, она должна быть где-то здесь... — машет рукой в неопределённом направлении.

А собаки?

— Надеюсь, что нет: я оставил их дома, но вы знаете, что такое собаки. Некоторые, как Лесси, бегут следом.

Решительность, с которой он отвечает на вопросы, сродни той, с какой он выбирал город для проживания: «Я нашёл его на карте. Я никогда не был в Португалии, но хотел найти место, где было бы море и горы. Я поискал на карте, увидел пляж, там не был нарисован зонтик, и я подумал: «Это на севере страны, наверняка там холоднее и никого нет». И мы поехали туда. Мы посмотрели один дом и купили его».

Несмотря на то, что Каурисмяки половину года живет на юге Европы, куда приехал, спасаясь от холодов своей родной страны, он не слышал о 15 иммигрантах, погибших из-за пассивности и выстрелов гражданской гвардии на испано-марокканской границе. «Вы говорите, полицейские открыли огонь по иммигрантам, которые были в воде, и оставили их тонуть?». «Да. Не пулями — резиновыми шариками». «И это случилось в Испании — члене Европейского Союза?», — спросил он. «Передавайте от меня привет вашему министру внутренних дел. Ему уже поздно давать какие-то объяснения. Единственное, что он может сделать сейчас, это покончить с собой. Это всё, что он должен был бы сделать».

Рядом с реальной ситуацией на границе и действиями испанских властей сказка «Гавр» становится маяком доброты и надежды, где обедневший богемный писатель и вся городская община, работающие и безработные, не колеблясь, помогают африканскому ребёнку, пытающемуся нелегально добраться до Лондона. «Чем большим циником я становлюсь с годами, тем более оптимистичными становятся мои фильмы. В этом нет смысла. Или наоборот, всё в этом мире имеет смысл».

Ни в «Гавре», ни в каком-либо другом фильме Каурисмяки не показаны причины катастрофы, в них не появляются сильные мира сего: его камера всегда сосредоточена на простых людях, создавая портрет классового сознания и классовой солидарности. «Это то, что я знаю, и то, что снимаю. Я не смог бы снять фильм или написать сценарий о банкирах. Я их не знаю. И не хочу узнавать. О чём говорят банкиры, когда собираются за ужином: «Какой костюм мне надеть на вечерний приём, дорогая?». Мне это неинтересно. Я ничего не смог бы написать о богатых».

Кино Каурисмяки всегда было построено на диалоге между кинематографическими референциями, объединёнными в собственный и настолько узнаваемый, насколько и сложный для подражания стиль («Это единственное, что у меня есть», — говорит он пренебрежительно).

Его короткометражный фильм «Литейный цех» (La Fonderie), снятый в 2007 году для киноальманаха-посвящения 60-летию Каннского фестиваля, мастерски объединил эти две темы: заводские рабочие после смены...  не выходя с завода, заходят в зал, где идёт показ фильма «Выход рабочих с фабрики» — фундаментальной работы братьев Люмьер. Кино, метакино и классовое сознание.

«Я не знаю, как мне пришла в голову такая идея. Меня позвали участвовать в том фильме, мне совсем не хотелось, но я согласился. Из-за того, что я жил в 300 метрах от завода, я решил снимать там, чтобы не слишком много ездить. Но я не анализирую свои идеи или свои фильмы — ни до, ни после, так что я не знаю, что это значит. Я всегда даю возможность подсознанию выполнить свою работу».

Хотя сам Каурисмяки называет себя лентяем, понятно, что он наслаждается своей работой, когда приходит время заняться ею. Вопрос: Работать с вами на съёмочной площадке, похоже, весело. Ответ: «Может быть и так. Хотя когда я снимаю, я теряю счёт времени. Я не чувствую необходимости останавливаться. Бывает, я смотрю вокруг и вижу, что вся съёмочная группа спит, лёжа на полу, или что у них очень недовольные лица, и тогда я спрашиваю, что происходит, а они мне отвечают: «Мы уже 60 часов без еды». И я, конечно, говорю им: «Ну тогда идите есть».

Каурисмяки очень далёк от реализма. И, несмотря на свою славу циника (распространяемую вероятно теми, кто не видел его фильмы, которые всегда наделены юмором ярко выраженного гуманистического пессимизма), он создавал произведение, которое выполняет политическую и общественную работу, не нуждающуюся в дополнительных словах.

«Гавр», например, наделён этической глубиной, которая с одной стороны, действует как идеальное зеркало общественной и политической черноты вокруг, а с другой — как свет надежды. «Все зависит от заданного тона. Надо рассказать историю, хорошую или плохую, за которой люди будут следить, а параллельно вы можете вводить какие-то детали, подмеченные в реальности. Но, как вы сказали, фильм — это сказка. В первом варианте сценария я написал, что когда полиция открыла контейнер с иммигрантами, там был кто-то умерший. Но потом я решил, — нет. И вот мы видим группу африканцев — хорошо одетых, чистых, приличных, красивых. Это нелогично, потому что они были там закрыты две недели, но логика не имеет ничего общего с фильмом. В кино возможно всё».

Даже фильм с двумя счастливыми концами? «Конечно», — отвечает он. — «Публика обожает счастливый конец. Поэтому, будучи продюсером своих фильмов, я сказал себе: «Если они хотят, я дам им два счастливых конца». Витторио де Сика снял «Чудо в Милане» (Miracolo a Milano), а я решил сделать «Чудо в Гавре».

И поскольку электронной сигареты недостаточно, а орухо был не орухо, Каурисмяки прощается и выходит на террасу, чтобы покурить. Настоящие сигареты.


[1] Орухо – крепкий алкогольный напиток, традиционный для областей северо-запада Испании. Слово "орухо" означает виноградные выжимки, и напиток часто называется агуардиенте де орухо (исп. aguardiente de orujo) - горящая вода из виноградных выжимок.

Перевод с испанского: О. Ярош, специально для сайта aki-kaurismaki.ru

Оставить комментарий