на главную   публикации

Вопросы и ответы с Санной Педен об Аки Каурисмяки

Джеймс Деверо  |  Drifting Clouds Cinema Blog  |  17.03.2014

Санна Педен, в настоящий момент преподаватель факультета европеистики в Университете Западной Австралии. Основные темы ее исследований – кино, память, ностальгия и место современной европейской идентичности в широком понимании.

У нее обширный объем работ по теме творчества Аки Каурисмяки. Её эссе - «Аки Каурисмяки», «Кати Оутинен», «Матти Пеллонпяа», «Тени в раю» и «Человек без прошлого», включены в Справочник мирового кинематографа. Также её работы опубликованы в книге «Пересекая границу: О становлении европейца в кинематографе Аки Каурисмяки» из серии книг «Границы экрана: Придуманные европейские границы в кинематографе», и в книге «Восток, Запад и где-то между ними. Особенности маргинальной холодной войны в «Тенях в раю» и «Ариэле». Эти книги можно найти в интернет-магазине Амазон.

Что привлекло ваше внимание к творчеству Каурисмяки в самом начале?

Я провела свое детство и юность в Финляндии, поэтому я всегда знала о существовании имени «Каурисмяки». Однако только после переезда в Австралию я впервые посмотрела фильм Каурисмяки. «Человек без прошлого» был показан в рамках Пертского международного фестиваля искусств, в кинотеатре на открытом воздухе, окруженном огромными соснами. Во время просмотра фильма я осознала, что реагирую на него совершенно не так, как австралийцы, которые меня окружали. Все посчитали забавным, что дружелюбную собаку назвали Ганнибалом, но когда Ниеминен ссылается, с невозмутимым видом, на богатого соседа из трущоб – у которого из имущества есть только ручная стиральная машина! – не последовало никакой реакции. Было нечто такое в подаче и скрытом смысле фразы «hän on äveriäs» ,что не смог передать перевод фразы «он богат», и поэтому мне пришлось хихикать в одиночестве. В то время, я изучала тему переселенцев из Финляндии и их особенности, и заметила некоторое сходство в том, как персонажи Каурисмяки говорят старомодным, чужим языком и как многие мигранты обнаруживают, что их речь сильно отличается, когда они возвращаются на родину после нескольких лет, проведенных вдали от нее. Отчасти я сама испытала это на себе, переехав из Малайзии в Финляндию, будучи еще ребенком. Несмотря на то, что я бегло говорила по-фински, у меня заняло уйму времени, чтобы понять некоторые разговорные фразы, которые являются частью дворовой грамматики. Пожалуй, я и сейчас буду морщиться, если мне придется говорить «matikka» вместо «matematiikka». Несколько лет спустя, слоняясь в поисках темы для докторской диссертации, я вспомнила об этом необычном опыте. О том, каково это быть финном в Австралии и смотреть в странной компании финский фильм, вышедший в неожиданно широкий прокат. И я решила заняться дальнейшим исследованием кинематографического мира Каурисмяки, особенно так называемой трилогии «Финляндия».

Похоже, что все, кроме самих финнов, возможно, теряют в результате перевода, одну из особенностей фильмов Каурисмяки?

Конечно, есть нюансы, которые нелегко перевести, а также ограничения формата субтитров слегка изменяют значение эпизода. Например, в фильме «Тени в раю» мусорщик Никандр покупает цветы на свидание с кассиршей Илоной, но он лжёт своему коллеге Мелартину, говоря, что цветы предназначены его брату по случаю окончания школы. В оригинальной версии Мелартин ему просто отвечает: «Но сейчас апрель», хотя любой финн знает, что в школах обучение обычно завершается в конце мая или в начале июня, поэтому солгать не получилось. Чтобы обойти этот культурный контекст, на одном из DVD-релизов ответ Мелартина звучит так: «Но у тебя нет брата», что само собой подразумевает, что эти двое знают подробности личной жизни друг друга. Несколько лет тому назад Туомас Кайнулайнен обнаружил схожие изменения между оригинальными версиями фильмов и переведенными на французский язык. Например, в метафоре из фильма «Вдаль уплывают облака»– «vielä niitä honkia humisee» или «могущественные сосны еще растут» – ощущается незавершенность, грубоватость, зато в переводе она становится более изысканной «les lilas reflêuriront» или «сирень снова расцветёт».

Есть и более глубокие культурные отсылки, как например, сильное ощущение ностальгии в последней сцене «возвращения домой» в фильме «Человек без прошлого». В этой сцене легендарная Анникки Тяхти выступает в роли офицера Армии Спасения и исполняет собственный хит 50-х, балладу в которой выражена тоска по городу, который был отдан Советскому Союзу во время Второй мировой войны, и надежда однажды вернуться на эту «чудесную землю» своей юности. Поэтому, несмотря на то, что нефинская аудитория, конечно же, почувствует эту грустную ностальгию в фильмах Каурисмяки, все равно остаются культурные особенности, с которыми эта аудитория не сталкивалась. Да это и необязательно, стоит заметить, потому, как одной из сильных сторон фильмов Каурисмяки является то, что, несмотря на «непередаваемость» культурных отсылок, с самими фильмами дело обстоит иначе. Его фильмы достаточно сложны и несут многозначность для широкого круга зрителей также как и не один вариант прочтения.

Думаю, теперь мы можем поговорить о ваших книгах и эссе на тему творчества Каурисмяки…. Над чем вы сейчас работаете?

Я написала довольно много о некоторых национальных аспектах работ Каурисмяки и о том, каким образом его фильмы передают национальное самосознание. В настоящий момент меня больше всего интересует то, как Каурисмяки передает образ Европы в своих фильмах. Я работаю над книгой, в которой рассматриваю его фильмы, особенно периода после холодной войны, сквозь призму этого нового восприятия.

Мое первое погружение в эту тему - «Пересекая границу: О становлении европейца в кинематографе Аки Каурисмяки" – было опубликовано в прошлом году в Интеллектуальном сборнике «Границы экрана: Придуманные европейские границы в кинематографе, 1945–2010». В этой работе я рассказываю о том, каким образом конец холодной войны и последовавшие за этим процессы европеизации изображены в фильмах «Я нанял убийцу» и «Береги свою косынку, Татьяна». Два этих фильма образуют собой интересную пару – в «Я нанял убийцу» действие происходит в Лондоне и говорят там по-английски, и на первый взгляд он выглядит более интернациональным, чем «Береги свою косынку, Татьяна». В то время как в этом фильме, несмотря на главную тему - «пересечение границ», события происходят на фоне финского сельского пейзажа 60-х годов.

«Я нанял убийцу», что очень типично для Каурисмяки, снимали в очень сжатые сроки, с конца марта до начала мая 1990 г. Этот фильм появился в крайне нестабильный период нашей недавней истории: после падения Берлинской стены, революций в Восточной Европе и Мальтийского саммита 1989 года, но перед официальным объединением Германии и распадом Советского Союза и Югославии. Учитывая этот меняющийся геополитический ландшафт, булыжники, руины и городские окраины по которым ходит Анри и его шаткое положение между жизнью и смертью несут особую значимость, выступая в качестве замены национального самосознания, которое все ещё формируется. Одно то, что фильм был снят в Лондоне и полностью на английском, уже снимает с него некий национальный «груз» и его можно трактовать как более широкую аллегорию на европейскую идентичность в условиях мира после холодной войны.

С другой стороны, фильм «Береги свою косынку, Татьяна» совершенно чётко возвращается к финской ситуации 1994 года. Евросоюз создан, и Финляндия подала заявку на членство. Президентские выборы должны состояться в начале 1994 года, и мнения кандидатов о Евросоюзе и НАТО широко освещаются в СМИ. Сюжет Финляндии – «возвращение домой» в Европу – сформировавшийся в результате десятилетий нейтралитета в условиях существования ‘между’ (военно-политическими) блоками. В этом контексте важно то, что фильм возвращается к более раннему периоду времени – едва ли очевидному элементу в мире Каурисмяки, известном своим анахронизмом и стилизацией! - к восточным связям Финляндии и к тому пространству ‘между’, находящемуся в опасности. Возвращается с целомудренными романами, возникающими в пути между хронически безмолвными финнами Рейно и Вальто и страдающими от безнадежной любви Татьяной и Клавдией из СССР. Ближе к концу фильма есть один поразительный эпизод, где Вальто, психологически скованный любитель кофе, которому пришлось попрощаться и с лучшим другом и с любовным интересом, едет ночью домой. Внезапно он с грохотом врезается в витрину магазина и на какой-то миг его старые знакомые снова оказываются рядом с ним – а потом он вновь едет домой и возобновляет ту унылую жизнь, которую он вел на старте фильма. Сцены фантазий нетипичны для фильмов Каурисмяки и потому производят сильное впечатление. Вальто в буквальном смысле ‘ломает границы’, его грусть о потере дружбы отражает крушение старых истин и отрицание Востока в рамках дискурса европеизации 90-х. Тот факт, что это происходит в контексте путешествия домой – это та же самая метафора, которую часто применяют, говоря о европейски-направленной траектории пути Финляндии – связывает фильм с медийным ландшафтом и дискурсом идентичности того периода времени. Фильмы Каурисмяки можно истолковывать совершенно разными способами, но, что меня больше всего восхищает это то, как эти фильмы отражают культурные и политические изменения того времени, когда они были сняты, и как понимание этих изменений открывает новые пути прочтения этих фильмов.

Насколько осознанно Каурисмяки отражает эти культурные и политические изменения, по вашему мнению? Например, в фильме «Гавр» он явно рассматривает одну конкретную проблему. Но фильмы «Я нанял убийцу» и «Береги свою косынку, Татьяна» кажутся основанными на интуиции. Как, по-вашему, насколько это вопрос души художника о тех временах, живущий в нём, и который выражается в его работе?

Думаю, что нет никаких сомнений в том, что фильмы – или романы, поэмы, музыка – отзываются тем или иным образом на эпоху, в которую они были созданы. Мы знаем, что это так и есть: например, мы знаем, что нельзя толковать фильм, сделанный в 50-е, как будто он сделан сегодня, к тому же мы также знаем, что значение фильма не может быть сведено лишь к тому, что явно изображено на экране. Важен контекст. И вы абсолютно правы – хотя Каурисмяки заслужил себе репутацию созданием искусной и утончённой социальной критики, следует быть весьма осторожными, чтобы не свести сложную схему отсылок и тем к простому вопросу о том, что «имел или не имел в виду» режиссёр. Крайне легко увлечься объединением тем и основных идей, или той самой «души времён» с авторским замыслом – особенно, если мы говорим о фильмах режиссёра с индивидуальным творческим почерком, с исключительно высоким уровнем контроля над конечным результатом и крайне чувствительным к социальным изменениям. И даже если мы обладаем каким-то знанием – в форме интервью или других публичных высказываний – о мнении режиссера по конкретному вопросу или теме, я считаю, что важно не переступать тонкую грань, отдавая должное создателям фильма, не ожидая, что они определят его значение. Есть одно действенное решение этой дилеммы – принять идею о том, что даже «авторский замысел» может возникнуть по воле случая. К примеру, в фильме «Вдаль уплывают облака» г-жа Сёхолм, ресторатор ставший инвестором, дарит шторы из своего старого ресторана «Дубровник» для нового ресторана, которым управляет главная героиня Илона. Она передаёт их со словами «это всё, что осталось от «Дубровника». Сегодня название «Дубровник» стало довольно явной отсылкой к балканским войнам за выход из состава Югославии: город на Адриатике находился в осаде несколько месяцев и был серьезно поврежден в начале 90-х. Поэтому отсылка к останкам ресторана «Дубровник» является звеном, связующим фильм с балканским конфликтом, всё ещё продолжающимся в период съемок фильма. И, тем не менее, сказанная фраза не определяет эту отсылку. Элина Сало, исполнительница роли г-жи Сёхолм, упоминает в одном интервью, что только в момент съемки этого эпизода они осознали, что белые шторы были похожи на множество белых саванов, которые показывали по телевизору по мере усиления противостояния в Боснии, привнося дополнительный эффект потери к и так уже осложнившимся взаимоотношениям. Итак, у нас есть сцена, в которую ещё на стадии разработки сценария были встроены отсылки соответствующие тому времени, и мы могли бы с некой долей уверенности шагнуть от двусмысленного определения «отражает время, в котором он был снят» к «Каурисмяки дает комментарии по поводу войны на Балканах». Но если визуальная отсылка, последовательная и верная «замыслу» сценария, была осознана случайно и не была «запланирована», тогда, насколько эффективна концепция авторского замысла на самом деле?

Другой способ разрядить возможное напряжение между контекстом и творцом это посмотреть публичные заявления режиссера, промо-материалы, рецензии и другие источники, как некие критерии отбора, которые влияют на зрительские ожидания и реакции на фильм. Если вы, к примеру, в курсе того, что Каурисмяки сильно критиковал перспективы членства Финляндии в Евросоюзе, это знание даёт вам ценностные ориентиры для толкования фильмов об этом важном периоде после холодной войны, в особенности периода европеизации. Даже понимание того, что более откровенные социальные высказывания в «Гавре» требуют знаний о беженцах в Европе и исламофобии после событий 9/11.

Осведомлённость в биографии режиссера может также повлиять на восприятие: интересно, не будет ли множество сцен самоубийств, происходящих в фильмах Каурисмяки, истолковано в плоскости личности, а не социальных проблем, учитывая интервью, данное газете «Гардиан» несколько лет тому назад в котором Каурисмяки упоминал случаи самоубийств в его семье.

В конечном счёте, важно не то, насколько режиссер является проводником той или иной эпохи или независимой творческой силой, а то, какое сочетание критериев и ожиданий мы, зрители приносим с собой. Фильмы не меняют нас, но изменения в наших ценностных ориентирах позволяют трансформировать наше восприятие этих фильмов.

Перевод с английского:  dilk, специально для сайта aki-kaurismaki.ru

Оставить комментарий