Прощай, жестокий мир

«Человек без прошлого» и его герои, выбившиеся из общей колеи, смотрят на общество искоса.

Коротко и ясно, как всегда у Каурисмяки: когда человек без прошлого объясняет служащему финского бюро по трудоустройству, что как раз прошлого-то у него больше и нет, с тех пор как на него напали подвыпившие бритоголовые бандиты с бейсбольными битами, бросившие его умирать и лишившие его памяти, канцелярская крыса отвечает ему одной короткой фразой, возможно единственно ценной для критиков этого фильма, одновременно достойного, прекрасного и отдающего сточной канавой: «Театральный институт напротив, через дорогу». Прямо, жестко, но достойно одобрения. Любителям театрального драматизма, душещипательных историй под звуки скрипки с потоками слез о несчастных финнах, унылых как осенний дождь, следует направить стопы туда, напротив, через дорогу, к циничным мизерабилистам, ваятелям сострадания, а не в заведение трактирщика Каурисмяки, где угощения иные, более крепкие. И ключевое слово в этом равнодушном ответе чиновника именно это последнее «напротив, через дорогу» – это своего рода критерий: все дело в дистанции. Герои Каурисмяки держат дистанцию, молчаливо и недоверчиво отстраняются от окружающего мира.

Уход от мира. Фильм-нектар «Человек без прошлого» выпиваешь залпом. Его уверенная постановка оставляет достаточно комфортное, приятное впечатление, но главная красота не в этом: изумляет это неожиданное ощущение ухода от мира, законченной созерцательности – фильм без длинных рассуждений показывает нам, что именно это нужно человеку, решившему жить параллельно с другими живущими. И так хочется посмаковать его подольше, проникнуться его магией или, наоборот, чтобы его магия проникла в нас и уже никогда нас не покидала.

Именно в этом, наверное, и заключается вся сложность для критика, пишущего рецензии на фильмы Каурисмяки: эти фильмы не сводятся к набору эффектов, маньеристских приемов и, главное, они парят на других высотах, над всем этим отвратительным снисходительным словоблудием, над всей этой трясиной штампов о гуманизме маленьких людей, о низших слоях финского населения. Аки не Амели, слава богу. Его герои не помышляют о добрых делах или о том, чтобы что-то исправить в этой жизни. Они не чудовища, они готовы помогать друг другу, но когда человек без прошлого хочет отблагодарить электрика, с которым познакомился на раздаче супа для бедных, за то, что тот бесплатно сделал ему всю электропроводку для контейнера, арендованного у жулика полицейского, электрик перебивает его: «Ты ничего мне не должен. Если увидишь, что я упал лицом в лужу, переверни на спину». Разве можно упасть ещё ниже? Падают обычно сверху вниз. Именно так считает резервист гуманности Каурисмяки: прислонившись спиной к дереву или барной стойке, он отгораживается от общества и не летит на его свет, как мотылек. Не так больно будет падать.

С ходу. На счастье зрителя замысел настолько неотделим от самого автора, что тот и не думает возвращаться к отправной точке. У фильмов Каурисмяки поразительное начало: они начинаются и, в определенном смысле, они начались уже давно. Здесь это поезд, мчащийся на полной скорости, а в нем мужчина, еще знающий, кто он (по крайней мере, так думает он сам), летящий навстречу судьбе, уготовленной ему после предстоящей трагической встречи. У Каурисмяки, если общество и способно преподнести сюрприз, то только из того, что имеет в своем арсенале: мелочность или ненависть, например. В этом первом эпизоде мы видим только торс главного героя. То есть, уже с самого начала головы у него нет. А была ли она у него когда-нибудь?

Кое-кто решил, что, о, ужас, грязные аристократы Каурисмяки живут в ином мире. Это, как всегда, вопрос личной точки зрения. Она зависит от того, чью сторону мы принимаем: сторону зануд, объединившихся в общество, или сторону Каурисмяки, держащего сигарету кончиками пальцев, забывающего стряхивать столбик пепла, застрявшего в мыслях где-то между двумя «сорокапятками» примитивного рок-н-ролла, регулярно принимающего на грудь, словно пьющего лекарство, смотрящего искоса, в сторону собак. У них тоже короткая память. Они лучшие друзья кинематографиста, спутники этого фильма, как и он своенравные и добродушные одновременно. Яркие пастельные тона. Это идеал жизни без прошлого, ее можно видеть фисташковой, красной и синей, как фильм Одзу.

Перевод с французского:  С. Чистякова, специально для сайта aki-kaurismaki.ru