Денди бомжовых окраин
Каурисмяки единственный из финских режиссеров, который очень знаменит в мире. Он изысканный лесоруб, гурман кислых щей, денди бомжовых окраин. В стихийно сложившейся таблице стилей мирового кино он выбрал свой — сплел его, как циновку, из стиля многих близких ему по духу титанов. В обдуманной окостенелости его кадра можно найти следы усилий Брессона, в мимической замороженности его актеров — воспоминание о трагикомическом гении Бастера Китона, в варварском сюре тупых гэгов — ностальгию по непритязательному кино чаплинской поры. Его картины всегда об изгоях и аутсайдерах, их эстетика нарочито топорна, юмор первобытен, артисты заданно неартистичны — такой финский нео-нео-неореализм, только, в сравнении с итальянским, невероятно заторможенный, почти остановившийся. В нем есть лунатический драйв, которому поддаются даже самые изощренные синефилы, балдеющие от кино "стильного".
В "Человеке без прошлого" в антураже столь же бытовом, сколь и надземном Каурисмяки рассказывает откровенную сказку. Там есть свой пожилой мальчик-с-пальчик, который пытается выбраться из темного леса, напрягая девственный мозг и по крупицам восстанавливая забытый маршрут. Есть Бармалей, который всех ужасно пугает, а на поверку оказывается добрее доброго. И есть Фея из Армии спасения, она же Доктор Айболит, она же Железный Человек из Страны Оз и поэтому отнюдь не прекрасная, а похожая на сушеную воблу, категорически лишенную личных перспектив; ее надежды загнаны в глухую подкорку, заперты в сейфе ее склепанного из жести тела. У героев нет биографий и судьбы их неизвестны, это ежики в тумане, из которого вырисовывается то лошадь, то лягушка, чтобы тут же исчезнуть. Они образуют крошечный человеческий остров в пустыне тотального равнодушия. И если перед нами Финляндия, то там нет властей, управляющих страной, нет служб, которые обеспечивают какой-нибудь порядок, нет никого, кому было бы дело до барахтающихся в болоте жизни существ. Есть только несмазанный бюрократический механизм и еще Армия спасения — такая же беспросветно одинокая кучка людей, которые по долгу службы обязаны помогать и поэтому иногда способны одолеть свою обледенелость и глянуть на ближнего человеческим оком.
А когда два ока сойдутся на линии одного взгляда, может даже родиться любовь. У этой любви нет никаких оснований, кроме самого факта: двое заметили друг друга. Заметив, остолбенели, чуть оттаяли и вот уже инстинктивно хотят быть вместе. Просто — быть. Это страна, где нет не только секса, но и страстей вообще.
Там один человек не может объяснить другому свою проблему. И потому этот другой не может ему помочь. Там люди как бы разговаривают, но друг друга не слышат. Там всеобщая анестезия.
Над всем этим миром витает юмор Аки Каурисмяки. Он витает приблизительно так, как топор над куренком, — тяжело и громоздко. Но публика смеется, когда человек живет в мусорном баке и чем-то там жутко занят. Публика смеется, когда главное пугало Бармалея — страшный пес с людоедским именем Ганнибал — оказывается ласковой субтильной сукой. Публика быстро учится довольствоваться крупицами живого вещества в этом разреженном — эмоционально и ритмически — пространстве фильма. Она учится быть аскетом — возможно, даже хочет этого после полнозвучного голливудского пира для глаз. Поэтому премьерный люд в зале Киноцентра аплодировал фильму стоя, чего в кино почти не бывает.
Его изумило, что разъятая на атомы жизнь оказалась такой безыскусной.
На Каннском фестивале 2002 года актриса Кати Оутинен, играющая офицера Армии спасения, получила Пальмовую ветвь за лучшее исполнение женской роли. Этой акцией Канн продолжил свой глуповатый, по-моему, спор с Голливудом, в последние годы принципиально давая актерские призы "антизвездам" или, как в случае с "Розеттой", неактерам. Картина считается одной из сильнейших в Европе. Это первый финский фильм, который номинирован на "Оскара" и первый, который пробился в российский прокат, еще более непробиваемый для европейского кино, чем американский.
Наш "Ежик в тумане" рассказал, в сущности, то же самое. Но короче и теплее.
